Вот откуда появился «Тихий Дон»! И не нужно спорить! https://zen.yandex.ru/media/id/5e26fee55d636200acbd2f4f/vot-otkuda-poiavilsia-tihii-don-i-ne-nujno-sporit-5f73824cc859e64d8027d8f1
Споры об истоках «Тихого Дона» то чуть утихают, то снова разгораются, потому что стали они не филологическими, не литературоведческими, а глубоко идеологическими, а значит непримиримыми.
Поскольку возникла полемика между двумя Нобелевскими лауреатами – Шолоховым и Солженицыным – то она вышла за рамки личных неприязненных отношений и стала битвой сторонников того и другого писателя.
М.А. Шолохов высказался точно: «У меня одно время сложилось впечатление о Солженицыне (в частности, после его письма к съезду писателей в мае этого года), что он – душевнобольной человек, страдающий манией величия. Что он, Солженицын, отсидев некогда, не выдержал тяжелого испытания и свихнулся. Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек. (Письмо в Секретариат союза советских писателей опубликовано в журнале «Молодая гвардия», 1991, № 11-12, с. 246-247).
Те, кто поддерживал Шолохова, о Солженицыне отзывались беспощадно: Нобелевскую премию бывший зек получил под влиянием на Нобелевский комитет агентов ЦРУ, никакой он не боевой офицер, а трус, который свои антисоветские письма рассылал в надежде, что их прочитает цензура, его арестуют, и это будет лучший выход из фронтовой ситуации, где и убить могут, вот он в лагерь на восемь лет и спрятался! Тем более что все рассказы о жестокостях сталинских лагерей сам Солженицын и выдумал, а на самом деле там, в лагере, было очень даже неплохо. Здесь я возражать не буду, потому что людям, которые считают, что в апреле 45 года укрыться на 8 лет в лагере – это отличная выдумка, говорить ничего нельзя, просто не услышат.
Сторонники Солженицына повторяют доводы самого автора «Денисовича»: «23-х-летний дебютант создал произведение на материале, далеко превосходящем… свой уровень образованности (4-хклассный)».
Ну, не мог Шолохов написать роман такого уровня, считают те, кто до сих пор убеждён и убеждает других, что роман писал кто угодно (версий много), но только не Шолохов – не хватало ему и образования, и личных впечатлений, и возможности осмыслить те грандиозные события, которые он просто физически не мог увидеть и тем более в них участвовать!
И проверяются рукописи филологами и литературоведами, и создаются компьютерные программы, которые должны подтвердить или опровергнуть авторство – и всё это напрасно, потому что есть один очень простой путь: давайте почитаем «Донские рассказы» М.А. Шолохова – здесь сомнений в авторстве нет. И мы убедимся, что «Тихий Дон» естественно возник, имея глубочайшее родство с этими удивительными рассказами.
Рассказ «Жеребёнок» начинается настолько узнаваемо, что ждёшь, когда из-за куреня выйдет Пётр или сам Пантелей Прокофьич: «Среди белого дня возле навозной кучи, густо облепленной изумрудными мухами, головой вперед, с вытянутыми передними ножонками выбрался он из мамашиной утробы…» – только дальше будет не хозяйский окрик: «Недоглядели!» – а иное продолжение, ведь идёт война! Поэтому жеребёнок «…прямо над собою увидел нежный, сизый, тающий комочек (какие дивные эпитеты, правда? Ласковые – ведь произошло чудо – родился на свет!) …только комочек этот – шрапнельного разрыва»
Вот так сразу столкнутся жизнь и смерть, и смерть будет висеть над головой жеребёнка, потому что «…Пристрелить. С жеребенком мы навродь цыганев будем. В разгар гражданской войны и вдруг подобное распутство… Это даже совестно», – сделает вечером вывод командир эскадрона. Только продолжение будет необычным: «На крыльце сидел эскадронный в сопревшей от давнишнего пота исподней рубахе. Пальцы, привыкшие к бодрящему холодку револьверной рукоятки, неуклюже вспоминали забытое, родное – плели фасонистый половник для вареников». Отметим для себя эту сопревшую рубаху и то, чем занят командир – мирное, доброе (не так ли и Григорий на побывке поправит калитку и приподнимет ржавеющий плуг – руки работы просят домашней, доброй!) И эскадронный, глядя на жеребёнка, вдруг скажет:
– Слушай!.. Черт с ним! Пущай при матке живет. Временно и так далее. Кончится война – на нем еще того… пахать.
И опять повеет знакомым, забытым – это Григорий скажет: «Руки по работе скучают!
А дальше будет трагедия: во время переправы через Дон, когда прижали белые красный эскадрон, попадёт жеребёнок в водоворот и начнёт кричать, зовя на помощь: «Жеребенок ржал все реже, глуше и тоньше был короткий режущий крик. И крик этот до холодного ужаса был похож на крик ребенка». Трофим не выдержит, кинется на выручку, и тогда с берега, где уже ставят белые пулемёт, «…офицер в изорванной парусиновой рубахе гаркнет: «Прекратить огонь!» –у этого офицера (и Шолохов ещё раз повторит: «офицер в изорванной, сопревшей парусиновой рубахе») – тоже, наверно, мелькнёт мысль, что на нём пахать ещё!
А вот когда Трофим вытащил жеребёнка на берег, только тогда «…прошел два шага по песку и, подпрыгнув, упал на бок. Словно горячий укол пронизал грудь; падая, услышал выстрел. Одинокий выстрел в спину — с правого берега. На правом берегу офицер в изорванной парусиновой рубахе равнодушно двинул затвором карабина». И точно так же Мишка Кошевой застрелит Петра Мелехова – а Григорий изрубит молоденького матроса-пулемётчика, и корчился от последней боли человек (Красный? Белый?) Да нет же, просто человек, и «жесткие посиневшие губы, пять лет не целовавшие детей, улыбались и пенились кровью».
Вот здесь и рождался «Тихий Дон», в этих рассказах, написанных рукою мастера, которому ещё не скоро, но предстоит по праву стать Нобелевским лауреатом.