Россия рискует проспать еще одну "сланцевую" революцию? https://www.korabel.ru/news/comments/rossiya_riskuet_prospat_esche_odnu_slancevuyu_revolyuciyu.html?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com
Лишь единицам наших читателей знакомы термины "железомарганцевая конкреция" или "кобальт-марганцевая корка", между тем эти морские полезные ископаемые в ближайшие годы могут радикальным образом перекроить мировые сырьевые рынки.
Россия уже проспала сланцевую революцию, на очереди "конкреционная"? Почему страна, лидировавшая в гонке за глубоководными полезными ископаемыми, рискует оказаться в ее хвосте? Ответы мы искали вместе с заместителем директора Всероссийского научно-исследовательского института геологии и минеральных ресурсов Мирового океана (ВНИИОкеангеологии), профессором кафедры геологии месторождений полезных ископаемых Санкт-Петербургского госуниверситета Георгием Черкашёвым.
– По моему мнению, главной причиной происходящего является отсутствие стратегического мышления. Наши руководители думают, что и так все хорошо, зачем еще
 |
что-то придумывать, на наш век
минерального сырья хватит, континентальных месторождений достаточно, а дальше, как сложится. Если иметь планы только на сегодняшний день, то можно продолжать жить и так, а если думать о следующих поколениях, планировать на десятки лет вперед, то, конечно, нужно брать в расчет минеральные ресурсы Мирового океана. Причина очень простая, как говорил Пушкин, мы ленивы и не любопытны, плюс живем сегодняшним днем.
– У нас же был сделан большой задел в разведке и добыче твердых полезных ископаемых (ТПИ) в годы застоя...
– Совершенно верно, просто тогда были другие люди. Существовало подразделение в нашем министерстве, целый департамент по морским работам, который занимался этим вопросом. К сожалению, когда наступили тяжелые времена, его посчитали не приоритетным и решили денег не выделять. Провал девяностых годов очевиден – мы потеряли, что было накоплено, прежде всего, добычную технику, и, вообще, лишились технического направления. Если вы останавливаетесь, тем более на десять лет, то вернуться уже будет не к чему.
– В восьмидесятые годы прошлого века начали создавать научно-исследовательские суда (НИС) специально под задачи разведки глубоководных полезных ископаемых, в Николаеве было построено несколько судов по проекту 12883М, часть из них была давно продана, судьба некоторых сейчас под вопросом...
– Да, было построено несколько судов, одно из них – "Южморгеологию", названное так в честь организации, которой оно принадлежало, сейчас куда-то продают, насколько я знаю. Это называется оптимизацией процесса и происходит от недостатка бюджетных средств. АО "Росгеология", собственностью которой являются эти суда, считает, что их количество нужно уменьшить, поскольку средств выделяется мало, а содержание судов стоит больших денег. Было четыре, пусть будет два, они вполне себе будут справляться с теми же задачами, зато сэкономим деньги и будем их более рационально использовать. Считаю это совершенно неправильным решением, но, тем не менее, оно сегодня принимается.
Кроме этих НИС, а также подводных, глубоководных комплексов, что еще было создано или планировалось создать в 1980-е годы?
Был спроектирован добычной комплекс для работы на дне и даже создан его макет. То есть то, о чем сейчас говорят все контракторы, то, что сегодня создается многими странами, у нас было сделано еще в восьмидесятые годы, уже проходили первые испытания. Добычное судно тоже строилось в Николаеве, уже было на стапеле, не помню на сколько процентов было построено, может быть и наполовину.
– Насколько известно, в проекте участвовали ВНИПИ "Океанмаш", ЦКБ "Восток"?
– Совершенно верно. И "Малахит" участвовал, и много кто еще.
– С одной стороны, замминистра природных ресурсов заявляет, что развитию добычи морских полезных ископаемых мешает "низкий уровень технико-технологического обеспечения работ разведочной стадии и почти полное отсутствие обеспечения добычных работ". С другой, ОСК то запускает "Витязь-М" в Марианскую впадину, то рассказывает о планах развития компетенций для добычи биоресурсов в глубинах Мирового океана, то проектирует подводные атомные газовозы, которые будут бороздить арктические моря. Нельзя ли направить этот технический потенциал на решение прикладных задач?
– Это беда разобщенности наших ведомств. За геологоразведку отвечает Министерство природных ресурсов, и, соответственно, наш заместитель министра. Разведочные работы находятся на неплохой стадии, с 2000 года финансирование ведется, но за создание техники Министерство природных ресурсов не отвечает, это прерогатива Министерства промышленности и торговли. Оно стало подключаться к проблеме только последние полтора-два года, а подключение иного министерства – дело чрезвычайно длительное. "Витязь" – это все не про морскую добычу, не про глубоководные твердые полезные ископаемые, это про исследование океана, совсем другая проблема.
В последний год началось шевеление, даже разработана дорожная карта до 2030 года, которая предусматривает создание добычных комплексов, но она до сих пор согласовывается двумя ведомствами – Минприроды и Минпромторгом. Были предложены разные варианты в десять раз отличающиеся по стоимости, сейчас ведется поиск компромисса, затем согласованные предложения направят в правительство, которое и примет окончательный вердикт. На сегодняшний день решения нет, и создание глубоководной добычной техники в России находится практически на нулевой стадии.
Судовая составляющая также очень важна. Совершенно очевидно, что суда, которые были построены в восьмидесятые годы, и на которых мы до сих пор работаем, уже морально устарели. Их необходимо менять. В дорожной карте прописано строительство двух судов для разведки и большого судна для опытной добычи. Это самые крупные расходы с финансовой точки зрения, но без этого движения вперед не будет.
О КОРКАХ И КОНКРЕЦИЯХ
– Между ископаемыми, которые добывают на суше и в глубинах Мирового океана, много различий?
– Три типа полезных ископаемых не означает, что там находятся три элемента таблицы Менделеева…
– Разумеется, нет. Конкреция – это, как минимум, носитель пяти-шести главных металлов: меди, кобальта, никеля, марганца, железа и молибдена, плюс еще с десяток элементов. То же самое с корками, только в корках чрезвычайно высоко содержание кобальта, вдвое выше, чем в конкрециях, и редкоземельные элементы, которых мало в других полезных ископаемых. Редкие земли – это главный двигатель прогресса. Все современные гаджеты, солнечные батареи, аккумуляторы для электромобилей – для всех них нужны редкоземельные элементы; кобальт, никель также необходимы для аккумуляторов. Ну, и, наконец, сульфидные руды – это медь, прежде всего, и золото. Очень много золота, цинка, свинца и тоже целая галерея редких элементов. Так, что это такая кладовая на океанском дне.
– Слышали историю о мешке конкреций, добавленном в плавку Ижорского завода? Сталевары были сильно поражены ростом качественных показателей металла…
– Не очень верится, что она имела место именно в этом контексте, но то, что без марганца стали не сваришь – это очевидно. Марганец – ключевой компонент и корок, и конкреций. Поэтому доля истины в этой легенде есть. И то, что на Ижорском заводе конкреции в своё время плавили – тоже правда.
"НАУТИЛУС" И МЕЖДУНАРОДНЫЙ ОРГАН ПО МОРСКОМУ ДНУ
– В направлении промышленной добычи ТПИ, наверное, дальше всех продвинулась компания Nautilus Minerals. В 2000-х годах она договорилась с правительством Папуа – Новой Гвинеи и планировала в их экономической зоне на глубине 1600 метров разрабатывать месторождение "Сольвара 1", но сроки неоднократно переносились, и вот в конце прошлого года компания стала банкротом. Почему это произошло?
– Nautilus Minerals знаем хорошо, давно с ними сотрудничаем. Они выбрали не совсем правильную стратегию – одновременно занимались проектами и по конкрециям в тихоокеанской зоне Кларион – Клиппертон, и по сульфидами в экономической зоне многочисленных островных государств в Тихом океане, то есть распыляли ресурсы. И им просто-напросто финансирования не хватило. Они сами считают, что добычные комплексы, которые создали, получились дороже, чем предполагалось. Но банкротство не означает прекращение работ, это известный способ ухода от ряда обременительных обязательств и оптимизации бизнеса. Сейчас они продали компании DeepGreen Metals свой конкреционный бизнес и сосредоточились на "Сольваре".
– Насколько известно, одним из акционеров Nautilus Minerals был "Металлинвест"…
– Да, "Металлинвест" и компания из Омана остались главными акционерами, никуда не ушли.
– В России возможно частно-государственное партнерство при добыче ТПИ?
– Возможно, и как раз на добычной стадии, потому что для геологоразведки частные компании не нужны, это все будет обеспечивать государство. Вот когда начнется добыча, то тут возникает вопрос, на который ответа пока нет. Чья это зона ответственности? Есть точка зрения, что это зона ответственности будущей добычной компании, которая должна прийти, государство наделит ее полномочиями, и эта компания будет проводить добычные работы. Есть другая точка зрения, что этим должно заниматься государство, как это делается, в частности, в некоторых азиатских государствах. Они идут по второй модели.
Скорее всего, для выполнения добычных работ нам потребуется частный контрактор, которого пока нет. Различные переговоры ведутся, сейчас об этом, может быть, рановато говорить, но интерес у компаний есть. Правда, для принятия решения им требуется оценка ресурсов, чтобы понять, насколько проект будет выгоден. Но, поскольку есть еще очень много параметров, которые не ясны – сколько нужно будет перечислить Международному органу по морскому дну (МОМД), сколько будет стоить добычная техника и т.п. – поэтому технико-экономическое обоснование добычи довольно-таки сложно рассчитать. Нет еще и международных правил добычи ископаемых в Мировом океане.
– Правила должны были появится в июле…
– Ну да, был такой план.
– И этого не произошло. Повлиял коронавирус, или есть еще какие-то факторы?
– Разумеется, коронавирус, это совершенно очевидно. Работа над проектом правил продолжается, но темпы снижены. Это очень сложный документ, содержит много блоков. В частности, не проработана еще экономическая модель – расчет роялти, сколько будет забирать Международный орган по морскому дну, какой будет национальный налог, в каком размере... Ископаемые, залегающие в Международном районе морского дна, – это же "общее наследие человечества", и часть прибыли от их добычи должна быть распределена между всеми странами, подписавшими Конвенцию по морскому праву, этот расчет еще не сделан. Пока экономическая модель не будет создана, правила не примут. Есть еще требования к экологии, разрабатываются стандарты, рекомендации, пока и эта работа не закончена. Поэтому международные правила добычи появятся не раньше 2021 года. А, по моей оценке, не раньше 2022 года.
– Вы сказали об убежденности чиновников, что некоторое время еще удастся продержаться на полезных ископаемых, добываемых на суше. Но, недавно встречал, информацию о дефиците меди на рынке, что приводит к росту цен. Насколько запасы на суше близки к исчерпанию?
– По разным металлам ситуация отличается, существуют и различные подходы к оценке запасов. В целом, речь идет не о сотнях, а о десятках лет. Скорее всего, даже о первых десятках. Другое дело, что суша тоже еще не вся освоена, не вся изучена и разведана. Но при этом крупные месторождения уже не открываются, это тоже нужно учесть. Вопрос не в том, что все, завтра наступит конец. Но, этот конец виден в перспективе, пусть и не в краткосрочной. Поэтому, без дополнительных альтернативных источников минерального сырья никуда не деться, экономика не будет функционировать, общество не будет развиваться, альтернативы нет, нужно искать дополнительные источники. И на первое место будут выходить именно океанские минеральные ресурсы. Океан у нас занимает 2/3 планеты. Естественно, если на трети, занимаемой сушей, что-то есть, то и на остальной части что-то должно быть (и имеется).
– Мы обсуждаем полезные ископаемые в Мировом океане, их часто называют глубоководными, а какова ситуация в прибрежной зоне…
– Глубоководные – это говорит об особых условиях формирования. На мелководье формируются другие типы полезных ископаемых, и они уже успешно добываются. Например, 90% всех алмазов получают сегодня из россыпей на шельфе около Африки. Существуют и другие россыпи – и золотые, и оловянные, и редкометальные, все это есть и разрабатывается. На шельфе добываются строительные материалы, без которых не будет существовать строительная промышленность. Чуть глубже находят газовые гидраты, фосфориты. В российской экономической зоне глубоководных ТПИ почти нет, но, к примеру, на Дальнем Востоке район Курильской островной дуги весьма перспективен на открытие сульфидных руд. Там ситуация очень схожа с Папуа-Новая Гвинея, руды абсолютно такого же генезиса, признаки этих самых руд мы открывали в районе Курил в свое время, но сегодня разведочные работы там не ведутся.
Так что глубоководные полезные ископаемые и мелководные, это два разных класса. У них и статус разный, все мелководные полезные ископаемые находятся в экономических зонах государств, и, соответственно, режим их эксплуатации один, а большая часть глубоководных полезных ископаемых находится вне национальной юрисдикции в Международном районе морского дна.
– Правил добычи которых пока нет…
– Существуют только правила на разведку. МОМД их разработал, и в соответствии с ними мы и работаем.
– Заключая со странами контракты, Международный орган по морскому дну требует некую отчетность и регулярность работ. Россия справляется с этими условиями?
О каких суммах идет речь?
– Каждый контракт – это, порядка, пяти миллионов долларов в год.
– Отзыв контрактов не грозит?
– Международный орган очень лоялен, он рассматривает все обстоятельства, и если контрактор говорит, что вот сейчас, в эти годы мы недовыполняем, зато в будущем компенсируем это выполнения, то, обычно, идут навстречу, каких-либо санкций пока не было. Но есть инструмент предупреждений. Генеральный секретарь Органа предупреждает, и вот такие предупреждения, не в наш, к счастью, адрес, некоторым контракторам поступали. Если положение не изменится, то и мы получим такое предупреждение.
– У России есть три контракта, речь идет о разведке всех трех видах ТПИ?
– Да, есть три полезных ископаемых и три контракта. Некоторые страны только по одному виду полезных ископаемых имеют несколько контрактов…
– Китай?
– Да, у них по конкрециям есть три контракта в разных местах. Это не запрещено правилами и Конвенцией. Если контракторы из одной страны, выполняющие разведку, не связаны между собой, то ограничений, по большому счету, нет.
РЕСУРСЫ И ЗАПАСЫ
– Какова прогнозная оценка тех запасов ТПИ, разведку которых мы сейчас ведем?
– В геологии есть два понятия – ресурсы и запасы. Ресурсы оцениваются на предварительной стадии работ, они обычно больше, а запасы – это более уверенные, более надежные цифры, они обычно меньше. В основном, по всем глубоководным полезным ископаемым мы пока находимся на стадии ресурсов, к оценке запасов мы еще не перешли. Ресурсы всех морских полезных ископаемых в наших разведочных районах – это сотни миллионов тонн руды. Этого достаточно для того, чтобы начинать добычные проекты и проводить их в течение 30 лет. Предполагается, что добычной контракт будет длиться 30 лет с правом продления. Во всяком случае, на этот срок работ нам будет достаточно тех ресурсов, которые мы на сегодняшний день разведали.
– Верно ли, что наибольший интерес сегодня вызывает добыча полиметаллических сульфидов, или все-таки конкреции?
– Неверно. Каждое полезное ископаемое имеет плюсы и минусы, сложности или простоту. Конкреции наиболее простой для эксплуатации вид полезного ископаемого, потому что они лежат на поверхности дна, их можно собирать комбайном и поднимать наверх. Корки нужно отрывать от поверхности подводных гор. Сульфиды – это сульфидные руды, массивные образования, которые нужно сначала разрушить, а потом поднять. Так что с технологической точки зрения конкреции наиболее привлекательны, и их ресурсы максимальны. Еще один плюс у конкреций и корок – это постоянство состава, поэтому оценивать и прогнозировать их ресурсы и запасы относительно легко. Сульфиды располагаются на небольших участках, по сравнению с конкрециями (и это плюс), но зато состав их резко меняется, потому что они имеют зональное строение, не буду вдаваться в детали, но их качество изменчиво и нестабильно.
– Сегодня много внимания уделяется экологии. Добыча каких типов полезных ископаемых наиболее проблематична с этой стороны?
– Не существует добычных проектов ни на суше, ни на море, которые бы не наносили ущерба окружающей среде. В любом случае, какое-то воздействие будет существовать. Вопрос только в том, насколько оно будет велико. У каждого полезного ископаемого – свои экологические проблемы. В случае с конкрециями, это взмученное облако осадков, которое поднимается в водную толщу и нарушает обычную среду обитания животных. В сульфидных рудах, чтобы не затрагивать среду обитания уникальных биологических сообществ, в качестве первоочередных объектов рассматриваются неактивные зоны, где гидротермальная активность прекратилась. Задача контактора состоит в том, чтобы минимизировать ущерб, который будет наноситься.
– Кто готовится начать добычу – Япония и Китай, которые имеют подходящие месторождения в экономической зоне и индустриально сильны?
– Они далеко продвинулись в этом вопросе, но о готовности начать работы говорить рано. Япония, которая провела испытание двух добычных комплексов на корки и сульфиды в своей экономической зоне, она готовила свои пилотные проекты в течение 15 лет и говорит, что примерно такое же время потребуется, чтобы создать реальные промышленные комплексы. Китай тоже разрабатывает, но тоже все еще далеко от реализации, поэтому трудно что-то прогнозировать.
– Каким оборудованием для разведки и добычи глубоководных полезных ископаемых располагаем мы?
– Большая часть технических комплексов, которые необходимы для поисково-оценочных работ, у нас есть. Это различные буксируемые аппараты, фототелевизионная техника, геофизическое оборудование, сонары, средства пробоотбора. Одна из острых проблем, которая не решена до сих пор – проблема бурения. Вы не оцените запасы сульфидных руд, если их не пробурите, потому что в отличие от корок и конкреций сульфидные руды трехмерные, с поверхности вы их изучите, а потом нужно будет узнать, какой они толщины, мощности. Поэтому, чтобы оценить эти ресурсы, нужно бурить, а глубоководной буровой техники у нас, к сожалению, нет. Вот эти станки, которые начинали изготовлять, они не закончены, и все по той же причине отсутствия финансирования. Пока оцениваем с поверхности и по методу аналогий рассчитываем ресурсы. Это для разведки. Ну, а про добычную технику я уже говорил – у нас ее нет.
ВРЕМЯ НЕ ЖДЕТ?
– Кто сегодня в России занимается вопросами, связанными с разведкой и добычей ТПИ?
– Согласно указу президента и решениям правительства, вопросы исполнения контрактов в части геологоразведки курирует Министерство природных ресурсов. Внутри Минприроды есть Федеральное агентство по недропользованию – Роснедра, через него идет государственное финансирование. Исполняют работы организации АО "Росгеология" – АО "Южморгеология", расположенное в Геленджике, и Полярная морская геологоразведочная экспедиция, которая находится у нас в Ломоносове. Институт, где я работаю, ВНИИОкеангеология осуществляет научно-методическое и организационное курирование этих проблем. Подчеркну, речь идет о геологоразведочных работах. К добычным работам в рамках международных контрактов мы уже должны подступать, но основная наша задача, которую мы способны исполня ть это, к сожалению, пока только геологоразведка плюс экология.
– Когда мы должны начинать добычу?
– Каждый геологоразведочный контракт имеет свою длительность в 15 лет. У каждого полезного ископаемого своя контрактная история. По сульфидам мы заключили контракт в 2012 году, по коркам в 2015 году, и, соответственно, они должны завершится в 2027 и 2030 году.
Первый контракт – по конкрециям был подписан в 2001 году, он закончился в 2016, но в соответствии с правилами Конвенции ООН по морскому праву, имеется возможность продления контракта, этим правом мы воспользовались и продлили контракт на пять лет, а сейчас подготовлена заявка на продление на следующие пять лет.
– То есть по конкрециям у нас останется пять лет?
– Если заявку утвердят в феврале, я думаю, что утвердят, то будет еще пять лет.