Print

Трубецкой С.Н. 29.Учение о логосе в его истории

Опубликовано в Новости политических партий России.

 X

 За уничтожением врагов следует обновление Иерусалима и храма, чудесное возвращение рассеянных сынов Израиля и явление царства славы в Палестине.

 

Обновление Иерусалима понимается иногда как чудесная перестройка и религиозно-ритуальное очищение (Пс. Сол. 17, 25, 33), а иногда как сошествие с небес того, «нового Иерусалима», который носился перед очами  пророков[398]. Этот небесный Иерусалим, по словам Баруха (Ап. 4, 2–6), находился в раю до грехопадения Адама, а затем вместе с раем был перенесен на небо, где его видели Моисей и пророки[399]. Этот новый Иерусалим имеет явиться на месте старого, и тогда праведные сыны Израилевы, чудесным образом собранные от четырех ветров, придут «унаследовать землю».

Блаженство и слава мессианического царства описываются в самых ярких чувственных красках. Господь предает в руки Израиля его врагов, и они продадут в рабство детей их самым отдаленным народам земли.

 Семени Иакова даст Бог всю землю, и все народы обратятся к Господу, Который явит Себя Отцом и Царем Израиля – непосредственно или в Своем Помазаннике.

Мир водворится на земле, – мир всех народов и всей твари, прекратятся войны, укротятся дикие звери, исчезнет всякая скорбь, и диаволу придет конец. Исполнятся обетования пророков, и наступит великая суббота Господня: шести дням творения соответствует шесть тысяч лет истории, ибо у Бога тысяча лет как один день (Пс. 87, 5), и одному дню покоя должна соответствовать тысячелетняя суббота[400]. Таково происхождение хилиазма, или веры в тысячелетнее царствование Мессии.

Это время покоя и благоденствия изображается иногда как пир, в котором примут участие все праведные, все сыны царствия. Левиафан и Бегемот будут закланы на трапезу, и земля принесет свои плоды в чудном урожае: на одной лозе будет 1000 ветвей, на каждой ветви – 1000 гроздей, на каждой грозди – 1000 ягод и в каждой ягоде – бочонок вина. Голодные возрадуются; сокровищницы манны раскроются, и ею будут насыщаться в те годы (Ап. Бар. 29, 4–8)[401].

 «Дни начнут возрастать, и сыны человеческие будут становиться все старше и старше, пока жизнь их не приблизится к 1000 годам (ср. Ис. 65, 20, сл. Зах. 8, 4). И не будет старого и пресыщенного жизнью, но все они будут как дети и отроки. Они достигнут полноты дней в мире и радости, и будет так, как если бы не было сатаны или иного злого губителя (ср. Иез. 34, 27), ибо все дни будут днями спасения и благословения. В то время Господь исцелит своих слуг, и будут всегда иметь глубокий мир и вновь преследовать своих врагов» (Юб. 23). Безболезненно будут рождаться дети, и улицы Иерусалима наполнятся отроками и отроковицами.

Замечательно, что даже такой спиритуалист, как Филон, разделяет веру в чувственное благоденствие Израиля в мессианическую эпоху среди обновленной Палестины[402]. Сыны Израиля возвращаются в нее внезапно, чудесным образом, предводимые знамением, которое видимо лишь спасенным, причем изобилие и плодородие внезапно сменяют пустынное бесплодие.

 Апокрифическая «книга Баруха» и 11 пс. Соломона ярко изображают это чудесное возвращение, о котором столько раз говорили древние пророки, начиная от Амоса[403]. Наряду с чувственными благами не забываются и блага духовные. Народ Божий есть «народ святых Всевышнего», сынов Божиих по правде и истине. Нет вражды, нет неправды среди его, ибо все святы (Пс. Сол. 17, 27 сл. и 18, 9 сл.). Мессия есть не только царь во славу Израиля, но и «свет в просвещении язычников».

 XI

 Блага мессианического царства наследуются не одними сынами Израиля, которых оно застанет в живых, но также и всеми усопшими праведниками, которые встанут из гробов при «последней трубе», возвещающей его наступление[404]. Так учат те памятники, которые признают воскресение мертвых.

В связи с учением о двойном суде мы встречаем и представление о двойном воскресении: первое воскресение одних праведных происходит в начале мессианического царства; второе, общее воскресение – перед последним страшным судом.

 По-видимому, и здесь мы имеем дело с двумя различными представлениями, которые были впоследствии комбинированы между собою. Как сказано, рассматривая памятники, составленные из более ранних источников, мы нередко можем отметить различие воззрении в самих составных частях их. Так, в книге Еноха, гл. 22, 13, мы читаем, что грешники, получившие возмездие на земле, никогда не воскреснут, между тем как в других местах той же книги (27, 2, 3; 90, 26 и 51, 1) высказывается вера в общее воскресение.

В общем относительно всего учения о воскресении мертвых мы должны отметить следующие различия:

 1) о воскресений вовсе умалчивают Иис. Сир., Юдифь, Товит, 1 Макк., книга Баруха, Вознесение Моисея, слав. Енох (см., впрочем, 66, 7), Филон, кн. Юбилеев, таргумим'ы;

 2) воскресение одних праведных, составлявшее, по свидетельству Иосифа, учение фарисеев, признают 2 Мак. (12, 42–45; 6, 26), пс. Соломона (3, 16; 14, 27 и др.), позднейшие мидрашим' и так называемое Шмоне Есре[405]; наконец,

3) общее воскресение признается в кн. Еноха (особливо в «притчах»), в заветах XII патриархов, в IV кн. Ездры и апокалипсисе Баруха. В последнем подробно описываются изменения тел после воскресения и суда: праведные приобретают ангельский вид, уподобляются звездам и даже превосходят ангелов (51).

Как уже сказано выше, эсхатологические воззрения получают новый смысл в связи с верой в загробную жизнь, о которой свидетельствуют все памятники нашей эпохи. Существенная перемена состоит не столько в вере в воскресение, сколько в том, что начало возмездия полагается в самом шеоле, непосредственно вслед за кончиной человека.

 Согласно античным народным представлениям, шеол, подземная страна мрака и забвения, был местопребыванием всех мертвых, праведных и грешных. Там вели они призрачное существование, подобно теням Аида; там прекращалась всякая сознательная жизнь и деятельность (Экклез. 9, 10), и самая память о Боге и упование на Него не могли иметь места (Пс. 38, 18; Пс. 6, 6).

 Такое представление, чуждое всякого нравственного и религиозного элемента, естественно могло возбуждать сомнения и должно было вызвать против себя религиозный протест, особенно тогда, когда Израиль столкнулся с верованиями других народов: смерть не может, не должна служить границей могущества Божия. И сообразно этому воззрения на шеол существенно изменяются в занимающую нас эпоху. В кн. Премудрости (2, 1–9; 3, 2–4), точно так же как и в книге Еноха (102, 4–104, 9), мы находим прямую полемику против прежних представлений (Еккл. 2, 15 сл., 3, 19), в защиту которых выступают одни саддукеи.

В обоих означенных памятниках, как и во многих других, высказывается вера в посмертное возмездие, причем самые местопребывания грешных и праведных в загробном мире предполагаются различными. Впервые книга Еноха дает нам описания этих местопребываний, открывая целую литературу загробных хождений. Праведные обретаются на востоке, в благоухающем раю, вместе с Илией, Енохом и другими избранниками.

 Грешные помещаются на крайнем западе, в месте мучений, причем для них существует, по-видимому, несколько ступеней наказания, а для праведных – несколько ступеней блаженства. Возмездие носит, впрочем, лишь временный, предварительный характер: и праведные, и те грешные, которые не получили земного воздаяния, находятся в своих местопребываниях до дня суда и воскресения.

Книга Тайн Еноха (слав. Ен.) помещает рай на третье небо; на том же небе, впрочем, на севере, среди огня, холода и мрака, лежит и место мучений (гл. 8–10). В кн. Премудрости праведники получают венец красоты и царство славы от Господа и причисляются к ангелам – к святым и сынам Божиим (5, 4 и 16), между тем как грешные со стыдом и страхом видят их славу. Апокалипсис Баруха и IV кн. Ездры сообщают об особенных «сокровищницах» (promtuaria), куда поступают души усопших.

 В течение семи дней после смерти души усопших рассматривают различные пути, которые ведут в места мучения или упокоения: для грешников 7 путей и для праведных 7 путей, причем каждому, очевидно, соответствуют особые степени блаженства или мучения. По свидетельству Иосифа Флавия, учение о загробном возмездии было общепринято среди фарисеев[406], а в эпоху Христа оно является общераспространенным. Поскольку оно было новым, оно естественно является в разнообразных формах.

 В одной книге Еноха мы встречаем следы нескольких различных представлений. Иногда трудно разобрать, где происходит действие – в шеоле, на земле или на небе. Иногда ад помещается в преисподней, а рай – на земле, в том самом саду Эдемском, который Господь насадил на востоке (Б. 2, 8). Иногда этот сад переносится на небо, точно так же как и самое место мучений (слав. Ен. 8–10). Иногда только исключительные праведники, как Илия, Енох, Авраам, Моисей, Барух, Ездра, помещаются в этот сад, а затем и прочие верные стали допускаться на «лоно Авраама»[407].

При неопределенности представлений и их относительной новизне в них легко могли просачиваться инородные влияния – персидские, египетские и в особенности греческие. Всего чаще и очевиднее сказываются греческие влияния: в книге Еноха, напр., мы встречаем и Тартар, и Коцит, и Пирифлегетон, а в позднейших находятся и Лето, и Ахерусийское болото[408].

После общего воскресенья наступает состояние окончательного блаженства праведных в обновленной вселенной и вечного осуждения грешных, которые вместе с падшими ангелами осуждаются на вечную муку в аду (Пс. Сол. 15, 11, ср. Откр. 20, 10), в огне неугасимом (Е., 22, 11) или в геенне[409]. По истечении времени, положенного веку сему (ἡ συντέλεια τοῦ αἰώνος), – 7000 лет, по исчислению славянского Еноха, наступает обновление вселенной и новый век, в котором уже не будет счисления времени. Наступит вечность.

Конечно, иные представляли себе и самую вечность по аналогии времени и видели высший идеал в установлении всемирной теократии с иудейской столицей в Иерусалиме. Другие, однако, шли дальше, и грядущее царство славы, обнимающее небо и землю, являлось им как полное обновление, как упразднение зла и смерти, которому предшествует огненное крещение вселенной.

 XII

 Таким образом, мы рассмотрели в беглом обзоре главнейшие идеи, вдохновлявшие апокалиптическую литературу переходной эпохи. Подробный анализ каждого памятника в отдельности не входит в нашу задачу, читатель найдет его у Шюрера (И, 505–22 и III, § 32–34) или в других сочинениях, посвященных тому же предмету[410]. Но  уже приведенного краткого обзора достаточно, чтобы установить некоторые общие черты, несмотря на все отмеченные различия.

Прежде всего нам представляется несомненной преемственная связь, соединяющая еврейскую апокалиптику с ветхозаветным учением. В своем целом она, разумеется, не стоит на религиозной высоте Ветхого Завета; но она остается ему верной, и те самые идеи ее, которые представляются нам новыми или относительно новыми, объясняются в главных своих очертаниях процессом внутреннего развития помимо внешних влияний, хотя такие влияния и сказывались в отдельных особенностях.

Отдельные представления этой апокалиптики поражают своей наивностью и грубостью, но основные идеи ее коренятся в самом священном существе веры Израилевой в живого, всемогущего и всеправедного единого Бога Отца, Вседержителя неба и земли.

 Еврейская апокалиптика есть прежде всего теодицея, оправдание Бога во всемирно-историческом процессе, основанное на Его живом откровении. Чем мрачнее исторический горизонт, тем сильнее потребность в таком откровении, в апокалипсисе. Так было в Израиле в эпоху пленения, так было впоследствии во времена Антиоха или римского завоевания, во времена Ирода или во время осады и после разрушения Иерусалима.

 Язычество торжествует, храм осквернен и попран язычниками; народ Божий, носитель дела Божия на земле, помазанный на царство, – в плену, в угнетении и поругании у язычников. В частной и общественной жизни, как и во всемирной истории, видимо, торжествует неправда и насилие. Что же это значит? Неужели Бог есть виновник зла и неправды, неужели зло и насилие будут вечно существовать?

 Зачем было родиться человеку, зачем Адаму дана была земля, зачем ему дана была возможность пасть? Как мы увидим, впоследствии эти вопросы породили в самом иудействе гностические системы, объяснявшие зло падением ангелов – посредников творения или, наконец, падением самого Творца – «демиурга», которого пытались отличить от верховного Божества.

Апокалиптика остается, однако, на почве ветхозаветной веры. Есть Бог, единый Отец небесный, Царь и Творец вселенной, святой и праведный: значит, есть вечная правда, есть суд и возмездие для каждого человека и для всего человечества.

Есть Бог всесильный, значит, зло осуждено и не может вечно господствовать: зло, не только нравственное, но и физическое зло, подлежит упразднению, и, как «последний враг», упразднится смерть. Есть добро полное, совершенное и всесильное, стало быть, есть жизнь, и есть конечная победа над смертью (Ис. 25, 8), есть воскресение. Эти мысли до такой степени тесно связаны между собою, что мы не видим никакой нужды прибегать к иноземным влияниям для объяснения веры в воскресение и мирообновление[411].

Есть Бог, есть живой Промысл, стало быть, в истории есть смысл, есть свой логос, как выражались греки. А следовательно, есть начало и конец мирового процесса. Мы видели, что уже в Ветхом Завете апокалиптика связывается с космологией и космогоническими преданиями. И позднейшее раввиническое богословие не теряет сознания этой связи[412].

 Если цель всемирного процесса состоит в полном осуществлении добра и правды как «Царства Божия», то и самая эта конечная цель предзаложена от начала мира, и самый путь, ведущий к ней, не может быть случайным. В начале творения Бог не уничтожает хаоса, но образует его; и также в процессе историческом Он образует самый человеческий хаос. Смысл всемирно-исторической драмы состоит в организации, просвещении хаоса и в борьбе сил «бездны» с высшею силой, в борьбе «зверя» и «сына человеческого», т. е. носителя дела Божия на земле.

Поскольку царство Божие представляется «помазанником Божиим», или Мессией, – все равно, индивидуальным или коллективным, – то «царство» или те царства, которые враждуют «против Господа и Христа Его», суть антимессианические царства; всемирная борьба сосредоточивается в последнем акте своем  в борьбе Христа с антихристом. Самая победа заключает в себе два момента – во-первых, осуществление царства Божия на земле в реальном человеческом обществе как цель человеческой истории и, во-вторых, полное одухотворение и преображение всей природы как цель всего мирового царства в его целом.

Пророк Иона проповедовал, что Ниневия погибнет через сорок дней, и, однако, она простояла еще долгое время. Апокалиптика ждала конца в самом близком будущем, и он не наступал; она видела «последнего врага» в чертах современных ей гонителей, Антиоха Епифана или Нерона; она видела «последние времена» в непосредственном настоящем, и тем не менее история текла по-прежнему.

 С эмпирической точки зрения чаяния апокалиптики не сбылись; но с точки зрения религиозной они не теряют своей достоверности, и притча пророка Ионы показывает, что к ним не следует применять эмпирическую мерку. Только что изложенный порядок идеи, – т. е. вера в провиденциальный ход, в «логос» истории, вера в конечный суд и осуществление безусловного добра и правды, – нераздельно связана с верой в живого Бога.

 И если сама эта вера есть живая, а не мертвая вера, она необходимо должна отражаться на всей оценке, на всем понимании действительности. Сознание близости конца, близости суда есть результат сознания непосредственной близости Бога: «Судия у дверей». В этом смысле истинная вера не только может, но и должна смотреть на действительность с эсхатологической точки зрения.

 

 Иное дело вычисление «времен и сроков»; здесь апокалиптика необходимо оставляет эту религиозную точку зрения, имеющую в виду вечный пребывающий смысл истории, и применяет временный, эмпирический масштаб к тому, что вне времени. Здесь она неизбежно впадает в эмпирическую ошибку, а иногда и в нравственно-религиозную ошибку пророка Ионы, для которого судьба растения оказалась дороже судьбы человечества.

Powered by Bullraider.com