Реферат №2.(продолжение). Нация и национальность.
Валерий Соловей: национализм и демократия
«Не существует непреодолимого противоречия между демократией и национализмом, в истории они чаще всего не разведены, а тесно сопряжены. В большинстве случаев демократические преобразования осуществлялись в националистических формах. В свою очередь, чтобы оказаться успешной националистическая мобилизация также должна быть эгалитарной и демократической. Я не говорю уже, что любой национализм выступает от имени национальной общности как целого и, значит, он демократичен по самой своей субстанции.
И это пересечение демократии и национализма наглядно проявляется в нашей сегодняшней дискуссии. Я не услышал мнений, которые были бы принципиально против демократии или национализма, обсуждались лишь те или иные конкретные варианты их сопряжения. Можно сказать, что теоретический консенсус у нас достигнут. Поэтому лично меня больше занимает практическая проблема, а именно: как реструктурировать националистический дискурс, который явно устарел. На сей счет у меня есть несколько конкретных предложений.
Первое касается изменения отношения к самому термину «национализм». Дело даже не в его реабилитации, а том, чтобы придать понятию национализма статус психической, моральной и экзистенциальной нормы. Национализм как любовь к своему народу – это хорошо и благо, это – отправная точка любой идеологии: коммунистической, либеральной и пр. Поэтому наша позиция простая: любой, кто выступает против национализма, либо не понимает, что это такое, либо ненавидит русский народ и Россию.
Второе. Необходимо изменить систему самопрезентации русского национализма, и вот в каком направлении. Русский национализм – либерален, ибо он выступает за свободу национальной жизни и свободу личности; он – демократичен, ибо выступает от имени большого народа и требует демократизации политической и экономической жизни; русский национализм – правозащитное движение, ибо защищает права русского народа; русский национализм – это настоящее гражданское общество, ибо он вырос сам, снизу, а не сформирован сверху, по указке Кремля.
Третье. Необходимо изменить систему идеологической аргументации. Поменьше благоглупостей о «соборности», «катехоне» и проч. Во главу угла должно выдвинуть конкретные социальные интересы масс населения: доступ к здравоохранению, образованию, жилью, свободу мелкому и среднему бизнесу, перераспределение сверхдоходов и проч. Главное содержание русского вопроса – социальное, поэтому успех национализма абсолютно невозможен без апелляции к социальным интересам. Думаю, на знамени националистического движения могла бы быть написана трехчленная формула, лозунг «Нация, Свобода, Справедливость» (в любой последовательности).
И четвертое. Никогда и никоим образом правящий класс не подпустит русских националистов к власти даже на пушечный выстрел. Поэтому любой приход националистов к власти будет по своей сути революцией. Пора называть вещи своими именами и перестать бояться слова «революция». Ему надо не просто вернуть право гражданства, но и осуществить важный дискурсивный сдвиг. А для начала – инициировать дискуссию о революции.
Моя позиция (которую я неоднократно излагал в своих научных публикациях) по этому вопросу следующая: революция, которая началась в СССР конца 1980-х гг., еще не завершилась; путинский режим — лишь временная пауза между двумя революционными волнами, подобно паузе между революцией 1905-1907 гг. и революцией 1917 г. Сейчас мы живем фактически в предреволюционной России, из чего и надо исходить в оценке ситуации и в действиях.»
Либеральный национализм можно считать классической формой европейского либерализма; своим рождением он обязан Французской революции и воплощает в себе многие ее ценности. В континентальной Европе середины XIX столетия быть националистом означало быть либералом, и наоборот. Так, в европейских революциях 1848 года борьба за национальную независимость и единство неизменно сопровождалась требованием ограниченного и конституционного правительства. Ярче всего это проявилось в «Риссорджименто» (итал. «возрождение») — национальном движении за объединение Италии, главной фигурой, пророком и глашатаем, которого был Джузеппе Мадзини. Таких же убеждений придерживался Симон Боливар (1783--1830), возглавлявший латиноамериканское движение за независимость в начале XIX в. и много сделавший для изгнания испанцев из Испанской Америки. Но, может быть, самым ярким выражением либерального национализма были «Четырнадцать пунктов» американского президента Вудро Вильсона. Составленные в 1918 г., они стали своего рода программой послевоенной реконструкции Европы и планом радикальных территориальных преобразований, воплощенным затем в Версальском договоре (1919).
Подобно другим формам национализма, национализм либерального толка зиждется на том убеждении, что человечество, естественно, делится на нации, каждая из которых обладает своей идентичностью: нации суть реальные и органические образования, а отнюдь не измышления политических лидеров или правящих классов. Особенность либерального национализма заключается в том, что он связывает нацию с идеей суверенитета народа, восходящей к Руссо, — синтез, в свое время возникший потому, что европейские националисты XIX века боролись против таких многонациональных империй, которые имели явно выраженные черты автократий и деспотий. Мадзини, скажем, стремился не только объединить итальянские государства, но и сбросить гнет автократической Австрии. Поэтому главным лозунгом этого течения является принцип национального самоопределения, а целью — построение нации-государства, то есть государства, сфера юрисдикции которого как можно точнее совпадала бы с национальными границами. По словам Дж. С. Милля (1861), «когда какому-либо движению свойственны национальные чувства, имеют место причины для объединения всех членов национальности под одной властью, — и властью, отдельной от них. Иными словами, вопрос управления в данном случае должны решать управляемые».
Либеральный национализм строго придерживается определенных принципов. Он не отдает предпочтения одной нации перед другими; напротив, в его лозунгах провозглашается, что каждая нация обладает правом на свободу и самоопределение, — все нации для него равны. Таким образом, идеалом либерального национализма является мир суверенных наций-государств. Мадзини, вспомним, для объединения Италии основал не только подпольную организацию «Молодая Италия», но также и «Молодую Европу» для распространения националистических идей по континенту. Другой пример: на Парижской мирной конференции при заключении Версальского договора Вудро Вильсон выдвинул принцип самоопределения наций не просто потому, что распад европейских империй служил национальным интересам США, но и потому, что, по его пониманию, поляки, чехи, югославы и венгры имели такое же право на политическую независимость, как и американцы.
С точки зрения либералов, национализм не только служит задачам политической свободы, но и позволяет выработать какие-то механизмы для обеспечения мирного и стабильного мирового порядка. Причины Первой мировой войны Вильсон, например, усматривал в том, что в «старом порядке» доминировали автократические и воинственные империи; демократические же нации-государства, как он полагал, должны быть миролюбивыми, потому что, обладая культурным и политическим единством, они не будут иметь мотивов для развязывания войн или подчинения себе других наций. Национализм в такой трактовке не является источником недоверия и соперничества, скорее он представляется силой, способной как внутренне объединить нации, так и установить равенство между ними при взаимном уважении национальных прав и особенностей.
При всем этом либерализм отнюдь не замыкает себя горизонтом нации, а смотрит дальше. На это есть две причины. Во-первых, либералы, как известно, стоят на позициях индивидуализма: они убеждены в том, что все люди, независимо от расы, вероисповедания, социального статуса и национальности, в нравственном отношении равноценны. Либерализму, таким образом, присущ известный универсализм — убежденность в том, что люди везде имеют или должны иметь одинаковые права и свободы. Сегодня эта идея нашла отражение в доктрине прав человека. Ставя индивида выше нации, либералы, по сути, допускают возможность нарушения национального суверенитета, как, например, это показала международная кампания против «белого» южноафриканского режима, имевшая целью заставить его прекратить политику апартеида. Вторая причина — это свойственные либерализму опасения в отношении того, что мир суверенных наций-государств может со временем опуститься до уровня глобального «естественного состояния»: как неограниченная свобода дает людям возможность порабощать друг друга, так и ничем не сдерживаемые государства под прикрытием лозунга национального суверенитета могут проводить совершенно экспансионистскую и захватническую политику. Свобода не должна идти вразрез с законом, и это в равной мере относится и к индивидам, и к нациям. Вот почему либералы всегда находились и находятся в первых рядах кампаний за укрепление системы международного права под эгидой таких международных органов, как Лига Наций, Организация Объединенных Наций и Европейский Союз. С их точки зрения, национализм не должен принимать каких-либо наглухо замкнутых национальных форм и тем более питать идеологию национальной исключительности.
Критика в отношении либерального национализма ведется по двум направлениям.
Его сторонников обвиняют в наивности и романтизме, в том, что в проблеме они усматривают лишь ее светлую сторону, их национализм уж очень приукрашен, толерантен и рационален. При этом они закрывают глаза на темную сторону национализма: на пережитки совершенно иррационального трайбализма, когда людей делят по принципу «мы» и «они» (последние при этом всегда несут с собой какую-то угрозу и опасность). Во всем этом недооценивается и эмоциональный потенциал национализма, когда во времена войны люди способны проливать кровь, убивать и умирать за «свою» страну, независимо от того, сколь справедливо дело, за которое она воюет, — позиция, подчас выражаемая фразой «моя страна, права она или нет».
В корне неверным может оказаться и либерально-националистический идеал мирового порядка как сообщества наций-государств. Ошибка того варианта национализма, который в свое время был персонифицирован в фигуре В. Вильсона и по постулатам которого в свое время перекраивалась карта весьма значительной части Европы, заключалась в том, что он полагал, будто нации занимают эдакие четко обособленные и вполне удобные для них пространства, так что и государства должны совпадать с границами этих территорий. В действительности же так называемые «нации-государства» охватывают подчас великое множество языковых, религиозных, этнических и региональных групп, некоторые из них вполне могут претендовать на статус «нации». На этот счет нет более яркого примера, чем бывшая Югославия, которую в свое время версальские миротворцы определяли как «страну славян». На самом же деле ее всегда населяли очень разные религиозно-этнические сообщества, у каждого из которых был свой язык и своя история. Более того, как стало ясно из процесса распада Югославии в начале 1990-х годов, и эти отдельные сообщества в свою очередь делятся по более глубоким этническим делениям. Легко понять, что во всем этом изначально таилась опасность этнических чисток во имя политического единства, на что в свое время пошли нацисты, а в наше — боснийские сербы.
Пра́во на́ции на самоопределе́ние — категория международного пра́ва, определяющая возможность для нации выйти из состава государства, в котором нация проживает, для образования своего национального государства. Данное пра́во обычно трактуется как естественное пра́во любой нации, хотя такой волюнтаризм в правоведении зачастую приводит к самым печальным последствиям. Более того, из-за некорректного определения понятия «нация» рассматриваемую категорию применяют там, где наций нет никаких, равно как и не применяют там, где существует вполне сформировавшаяся зрелая нация, живущая под гнётом иностранного (для неё) государства.
В качестве примера можно привести факт применения двойных стандартов в отношении народов бывшей Югославии. При разрушении этого федеративного государства таким народам как Хорваты, Словенцы, Бошняки и Македонцы мировым сообществом было позволено образовать свои государства, принимая в качестве государственных границы административные. С другой стороны́ там же было отказано Сербам, проживающим в большом количестве на территориях Хорватии, а также в Боснии и Герцеговине, в самоопределении и присоединении территорий проживания к Сербии. То же самое произошло и в отношении давно сформировавшейся Русской нации при распаде СССР. Русские, составляющие этническое большинство в многих областях бывших республик СССР, не получили никакого права нации на самоопределение, в то время как многие отсталые народы, о которых сложно сказать, что они сформировали нацию, получили не только суверенитет (см. парад суверенитетов), но и свои государства, в которых Русские оказались в меньшинстве, образовав самую большую разделённую нацию в мире. Разделённость Русского народа никого, впрочем, не интересует, поскольку защита интересов всевозможных отсталых посредственностей в ущерб здоровым силам стала модной в катящемся к пропасти дегенерации мире.
Право на самоопределение как принцип международного права
Право на самоопределение — один из общепризнанных принципов международного права. Процесс становления этой нормы начался с 1792 г., когда присоединение папских Анклавов Авиньон и Венсенн к Франции произошло на основе плебисцита. Он получил признание в процессе распада колониальной системы сначала в статье 1 вступившего в силу в 1945 году Устава ООН, а затем в Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам (принятой резолюцией № 1514 XV-ой Генеральной Ассамблеи ООН от 14 декабря 1960 г.) и последующих международных пактах и декларациях ООН.
В Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах и Международном пакте о гражданских и политических правах от 19 декабря 1966 г. (в обоих пактах — статья 1) сказано: «Все народы имеют право на самоопределение. В силу этого права они свободно устанавливают свой политический статус и свободно обеспечивают свое экономическое, социальное и культурное развитие… Все участвующие в настоящем Пакте государства… должны в соответствии с положениями Устава ООН поощрять осуществление права на самоопределение и уважать это право».
В Декларации о принципах международного права (от 24 октября 1970 г.) значится: «В силу принципа равноправия и самоопределения народов, закреплённого в Уставе ООН, все народы имеют право свободно определять без вмешательства извне свой политический статус и осуществлять свое экономическое, социальное и культурное развитие, и каждое государство обязано уважать это право в соответствии с положениями Устава».
В этой же Декларации указывается, что способами осуществления права на самоопределение могут быть «создание суверенного и независимого государства, свободное присоединение к независимому государству или объединение с ним, или установление любого другого политического статуса».
Аналогичные принципы закреплены в документах Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе — Хельсинкском Заключительном акте 1975 года, Итоговом документе Венской встречи 1986 года, документе Копенгагенского совещания Конференции по человеческому измерению СБСЕ 1990 года и других международно-правовых актах.
Право наций на самоопределение провозглашалось ещё в начале XX века правительством США (В. Вильсон), а также российскими большевиками, закрепление которого было одним из основных требований и направлений начального периода их деятельности. Оно было декларировано во всех советских конституциях. Более того, Конституции социалистических федеративных государств — СССР и Югославии (СФРЮ) — включали положения о праве выхода республик из союза — в то же время такое право было предусмотрено лишь для союзных республик, но не для автономных образований.
(перепечатка с сайта http://www.ronl.ru/referaty/politologiya/833051/)