ГЕОПОЛИТИКА.р.15.
Смутное Время и иностранная интервенция в начале XVII века
Text Box: Карта 23 Геополитические изменения в Восточной Европе во время Смуты и в период правления Михаила Романова
В эпоху Михаила Романова продолжается централизация, Русь залечивает раны. И без особенных уже внутренних проблем мы справляемся с интервентами и постепенно начинаем расправляться. Отвоевали Новгород, отвоевали Смоленск, разогнали Литву, разобрались с татарами -- остатками, которые еще нам мешали на юге. И постепенно Московское царство начинает приходить к очень хорошему, добротному состоянию. Это уже настоящее, мощное гигантское государство, обширнее большинства европейских царств. Мощное, сплоченное, с бурно развивающимися городами, с огромным количеством бойкого веселого населения, которое помнит, как организовываться в самоополчение, как прогонять интервентов, как стыдить и грабить бояр, которые с собой не могут справиться, и как созывать земские соборы. Это очень демократическое общество, но по-особому демократическое. Это не вечевая ранняя демократия, это демократия всенародная, которая уже в полной мере впитала в себя исторический смысл событий предшествующих периодов. Это московская демократия, где народ помалкивает до поры, до времени. Народ тягловый, народ тянет, народ подчиняется мощнейшему царю и требует этого мощнейшего, дикого, злого, жестокого, грозного царя, и не хочет мягкого, доброго богомольца. Он хочет сильной мощной руки. Для чего ему эта рука? Для того, чтобы идти к спасению, чтобы она его гнала к спасению, как пасторским жезлом. Это необходимая вещь для русского народного собора – мощная монархическая, религиозная самобытная православная власть.
§ 6.5 Геополитический и социологический смысл Раскола (роль внешних факторов – греки, латиняне, другие православные народы, Украина)
При Михаиле Романове и при Алексее Михайловиче идея сильной мощной власти, великой русской империи, московской идеи Третьего Рима, вселенского значения миссии русского православия, подкрепленная нашими геополитическими завоеваниями, приобретает характер глобальной исторической конструкции. И воплощается эта идея в боголюбческом кружке, который создается при молодом Алексее Михайловиче группой религиозных деятелей. В этот круг входят протопоп Аввакум и будущий патриарх Никон, а также Иван Неронов* и другие видные религиозные деятели и бояре. Они грезят о возрождении великой православной империи и объединении вокруг Москвы всех православных народов, включая отвоевание у турков Константинополя, возврат всех белорусов и украинцев из нашей западной части Киевской Руси, которая отошла под поляков и литовцев. И что происходит? Ведь задуманное сбывается. Мы действительно захватываем вплоть до Полоцка Литовскую Русь, русские наступают и освобождают православный народ от панского шляхетского гнета. Все события свидетельствуют, что в столь печальный, трагичный, травматичный период истории Московская Русь должна вспыхнуть и загореться перед концом времен. О конце времен все помнят, никто не забыл. И все уверены, что под короной великого русского православия, под жезлом русского царя, русского императора и предстателя Русской православной церкви соберутся все народы мира, кроме еретиков.
Но происходит страшная вещь -- перебор, перерастяжка имперской идеи. Она воплощена в патриархе Никоне. Какова главная задача Руси? Это духовное спасение. Какова главная сила в нашей истории? Это религия, это вера православная. И поэтому Никон решил поставить себя над царской властью. Далее, для того, чтобы быстрее реализовать геополитическую идею о Москве – Третьем Риме и создании единого вселенского православного царства под своей эгидой, Никон приказывает заменить старые московские обряды новогреческими, которые были распространены и на Западной Руси[10]. Он стремится быстрее включить представителей других православных народов, некоторое время назад попавших под католиков, и решает пойти им навстречу. Он отдает приказы переписать книги, поскольку, когда в конце XVI в. изобрели книгопечатальный станок и стали много печатать, встал вопрос о разночтениях. Рукописные книги стали сверять по современным греческим и украинским образцам, которые отступали от московских. Началась книжная справа. И тут вступила в силу и дала о себе знать вторая половина концепции московской идеи – эсхатологическая, темная, ожидающая прихода Антихриста. Протопоп Аввакум воплощает в себе эту другую сторону московской идеи. Никон же из идеи «Москва – Третий Рим» берет триумфальный аспект, оптимистический, прогрессивный, и строит Новый Иерусалим как площадку для нового Иерусалима. То есть в ожидании эсхатологического сценария у Никона возникает идея положительной империи. Русская империя становится всемирной, мощной, и на этом, на светлой, мажорной ноте история заканчивается.
Text Box: Карта 24<br /> Русское государство при Алексее Михайловиче. Присоединение Восточной Украины к России<br />
А у Аввакума все наоборот. Он видит из «Москвы – Третьего Рима» опасение, то опасение, которое пронизывало мировоззрение Грозного. Аввакум видит Антихриста. И он видит Антихриста везде, он видит, самое главное, самое страшное, Антихриста в Никоне. Он утверждает, что Никон пытается нарушить древние устои, которые легли в основу православной идентичности, православного царства, православной религии[11].
Вначале это был спор двух фундаментальных русских патриотов, мистических националистов, носителей одной идеи «Москва – Третий Рим». При этом один разделяет оптимистический сценарий, а другой – пессимистический. «И собрались», -- пишет Аввакум, -- «мы со старцами и решили между собой, что зиме быть предстоит, поскольку ноги озябли». Ноги озябли – чувствуют дыхание Антихриста. Дело плохо, считает Аввакум, и начинает войну с Никоном, а также с Алексеем Михайловичем, который Никона поддерживает. Это уже последний этап Московского царства – новая Смута и практически конец.
Вначале Никон проклинает Аввакума, ссылает его в Даурию. Это первый этап. Затем начинаются гонения на староверов. Староверы – это, говоря метафорически, те же участники народного ополчения, земского собора из тяглового люда Московской Руси эпохи Ивана Грозного, это социальная страта народа-богоносца, который чувствует себя и в этот период, ответственным за решение судеб страны.
И снова, спустя какое-то время, православному народу надо делать выбор: либо идти за царем, которого они сами утвердили на земском соборе, который поддерживает Никона и принимает новины, либо послушать старообрядцев. И происходит страшная вещь в русском народе – в глубине его происходит раскол. Эпоха раскола – это страшное, не только религиозное, но социальное, геополитическое, политологическое, культурное событие нашей истории. Часть народа выбирает Аввакума, приблизительно одна треть. Две трети выбирают Никона и царя. Эти две трети считают, что «ничего, как-нибудь, царю виднее». А о других писал Аввакум: «Русачки же мои во огнь дерзают, а правоверие не предают»[12]. Это он говорил о самосожженцах, то есть о той трети русского народа, которая считает, что лучше погибнуть, чем принять изменения в вере. И в этой ситуации народ должена сделать исторический выбор. Он же не присягнул полякам. Он не принял Лжедмитрия. Он не пошел за Годуновым или Шуйским. И он, в принципе, пошел за самим собой, за московской идеей. И в момент раскола они идут за московской идеей, но московская идея перемещается на периферию нашего общества. Если это был центр круга в эпоху московской Руси, то теперь наоборот, Москва ударяется в бега, Москва помещается на периферии, старообрядцы расселяются по окраинам нашей страны, по ходу дела колонизируя Сибирь, Кавказ, присоединяя к русскому государству все, что вокруг существует, что еще осталось не заселенным нами. Это уже другой социологический аспект. Столкнулись две московские идеи: одна монархическая, другая с опорой на себя, одна оптимистическая вариация идеи «Москва-третий Рим», вторая – пессимистическая вариация той же самой идеи.
Второй раскол происходит после первого, это раскол между низами и верхами, между низшим и высшим духовенство. Низшее духовенство поддерживает старообрядцев. Высшее духовенство поддерживает Никона. А бояре поддерживают царя, на народ им наплевать. Бояре всегда выполняли не слишком красивую функцию. И они все дальше и дальше отходят от нашего народа. Происходит как раскол внутри одной страты, внутри одного социального класса, так и раскол между двух страт; нарушается единство той гармонии, в рамках которой Русь так или иначе существовала на протяжении всего московского периода, за исключением Смуты.
Никон слишком возвысился над Алексеем Михайловичем. И Алексей Михайлович Никона ссылает. Тот уезжает в свой монастырь Новый Иерусалим, и думает, что его позовут. Так же, как Иван Грозный уезжает. Но Грозного потом народ сам пошел звать обратно. К Никону никто не приходит, и он остается там забытым, а Алексей Михайлович, минуя все процедуры, назначает другого патриарха[13]. Окончательное низвержение Никона происходит в 1666 году. Этого года боялись на протяжении всего московского периода. Эта цифра считалась одной из возможных дат конца света, по крайней мере, конца Московской Руси. Так все и произошло. Конец Московской Руси приходится на собор 1666-1667 годов. Что на нем происходит? Ни нем снимают Никона и анафематствует заново Аввакума. Теперь уже все представители идеи «Москвы – Третьего Рима» анафематствованы, и оптимистические и пессимистические. Делают это греки. Греков позвали, потому что уже больше некого было звать, потому что вся внутренняя, собственно христианская общественность, вся Церковь разделилась на новообрядцев-никониан и старообрядцев-аввакумовцев. И больше не к кому царю было обратиться, чтобы снять и тех и других. И он не нашел ничего лучше, чем вновь обратиться к иностранцам, советникам, которых, кстати, Никон завез книги править. В те времена вокруг престола вращалась масса всяких авантюристов, которые по десять раз перекрещивались: то они были иезуитами, то они у турецкого султана служили, потом они в Москву православных приезжали учить. И, фактически, Алексей Михайлович обращается к грекам, на которых мы уже двести лет не обращали внимания со времен падения Константинополя. Так, общались периодически, они за подарками в богатое Московское царство обычно приезжали от константинопольского патриарха.
На соборе 1666-1667 годов анафематствуется православный Стоглавый Собор 1551 года, который собирал Иван Грозный, на котором утверждалась избранность православной веры и который фактически придавал идее «Москвы – Третьего Рима», московской идее, религиозное значение. Это событие вменяется яко не бывшее, признается трехперстие, хождение по-гречески противосолонь, против солнца вокруг алтаря, принимаются все другие нововведения Никона, и вводятся еще дополнительные новые. И главное -- отвергается концепция «Москвы – Третьего Рима», и утверждается, что вселенское православие – это греческое православие, а Московское царство является просто одним из православных государств. Вот когда приходит конец московской идее. Она зачиналась при Александре Невском, она давала о себе знать на Куликовском поле, она обрела первую фундаментальную манифестацию Иване III, при Иване IV она вошла в апогей, пережила кризис Смуты, удержалась во времена первого Романова, но на втором Романове она закончилась.
Таким образом, мы рассмотрели драматическую историю Московской Руси с точки зрения социологии, с точки зрения геополитики, с точки зрения ее религиозного смысла. После раскол уже нет идеи Московской Руси, нет идеи Третьего Рима, нет идеи трансляции империи, и зреет совершенно новая социологическая и геополитическая парадигма, которая называется Санкт-Петербургской Россией, и связана она с реформами Петра. Но конец всякого исторического периода длится какое-то время, и конец московской идеи начался именно тогда, с Расколом.
§ 6.6 Формирование казачества и его геополитическое и социальное значение в русской истории
На всем протяжении Московской Руси, до начала Романовых, Москва восстанавливает контроль почти над всей территорией Золотой Орды. И дальше, в эпоху Романовых, и, в принципе, уже при Грозном она начинает продвигаться дальше, в Сибирь, к Сибирской орде и далее. И уже в эпоху Алексея Михайловича происходит присоединение к нам значительной части западных русских территорий.
Но самое главное, что Орда и её остатки не воспринимаются больше русскими как враги. Мы, наоборот, собираем под своим контролем те земли, частью которых мы некогда были. Мы воссоздаем в период правления Грозного Золотую Орду, Улус Джучиев, только не под контролем южной столицы Сарая, а северной столицы Москвы. Границы после взятия Казахского и Астраханского ханства почти те же самые. Мы воссоздаем государственность в основе, куда интегральной частью включена степь. И теперь, пожив при степно-лесном государстве, при монголах, когда монголы ослабели, и когда мы начали от них освобождаться, мы не вернулись в леса. Мы живем в лесо-степном государстве, чувствуя, что Казань, Астрахань и территории Сарая, южные донские степи – это наши земли, наше государство. У нас уже нет дуализма между лесными-своими и половцами, кипчаками, степняками чужими. Мы сами уже стали степняками.
И именно в тот период, когда мы начинаем осознавать себя как лесостепное государство, Московскую Орду, в этот момент появляется упоминание о казаках. Казаки – это уникальное явление, своих степняков. Это те русские, которые контролируют степь в интересах России. Как степные люди, они дикие, не подчиняются никаким законам; это мужская воинственная демократия, очень жесткая, фактически военная каста. Эта идея очень важная. Это свои степняки, поэтому есть даже версия что они – другой особый этнос[14]. Конечно, об этническом составе казаков говорить очень трудно. Среди них было множество славян, много тюркских и черкесских элементов, много кровей, которые перемешались на юге, в степных зонах[15]. Но именно казаки были представителями русской степи, которая была верна московскому государю. Это московская русская степь -- новое в нашей истории понятие. Казачество также пополнялось беглыми людьми, и так постепенно проходила казацкая колонизация степных, и в том числе азиатских, казахских, например, земель.
Монголы научили нас обращаться со степью. Это чрезвычайно важный момент. А дальше мы, казаки, тот же
Text Box: Карта 25<br /> Рост территории России в XVII веке. Присоединение Сибири<br /> .
самый Ермак Тимофеевич, двинулись и в другие части бывшего царства Чингисхана -- туда, за Урал, и дальше в Сибирь. Казаки – это свои степняки, которые держали контроль над русскими землями и расширяли зону нашего влияния на юг. Они, конечно, подчинялись Москве с большим скрипом. Многое им не нравилось в том, что делает московский царь, часто они грабили всех подряд, в том числе и русских людей, выходя из-под контроля. Но в целом они выполняли геополитическую функцию контроля над степью. И поэтому казаки с социологической, социальной и геополитической точки зрения являются неотъемлемой частью русского общества, поскольку они представляют собой тот сегмент русского общества, который контролирует степь.
Обратим внимание, где казачьи войска? Терское, донское, далее уральские казаки, и даже сибирские казаки -- все они расселены традиционно в степной зоне Евразии, южнее границы леса и лесной зоны. Поэтому нет архангельских казаков или пермских казаков. Есть казаки южноуральские и есть сибирские казаки, есть также кавказские казаки, и есть казаки донские или кубанские. Когда мы говорим о казачьих войсках, атаманских войсках или просто их расселении, мы описываем степи. Казаки – это степь. Когда мы говорим «казак» – это означает житель русский или русоподобный, на нас похожий, может быть, нас недолюбливающий, но все равно наш степняк, интегральная часть нашей государственности.
Отметим, что не везде, не у всех русских была такая история, как в Московском царстве. Мы хотим напомнить, что одновременно с историей Московского царства, существовала история другой её части – Руси Литовской, второй половины Руси изначальной, которая тоже платила дань Орде, но была больше интегрирована в польскую, литовскую, европейскую политику. Что происходит в этом обществе? Это западнорусское общество, состоящее из тех этносов, которые сегодня мы называем белорусами, жившими в северной части этой зоны, и малороссами, которые жили южнее этой зоны, кроме казачества. На самом деле, Восточная Украина заселена не малороссами, она заселена казаками, то есть нашими степными. Фактически вся территория степной части Украины – это казаческие поселения. То есть, это тот же самый народ или та же самая структура, которая у русских контролирует степи. Она была такая же непокорная, такая же вздорная, такая же не очень послушная, но, тем не менее, это была часть нашего социального и геополитического организма. Это казаки.
§ 6.7 Литва (Западная Русь) в XV-XVII веках: социальная и религиозная структура
Возьмем малороссов и белорусов. Это те, кто не участвовали в Куликовской битве. Это не великороссы. То есть, это две части западных русских, которые оказались в другой социальной, политической и геополитической ситуации. Генезис и белорусов, и малороссов в эпоху Литовской Руси происходил следующим образом. Это было православное славянское население бывшей Киевской Руси, ее западной части. В эпоху Литовского княжества это была его элита: большинство в Литовском княжестве составляли именно русские православные князья, а русское православное население образовывало значительную долю населения, его влиятельное уважаемое большинство. И даже языческие князья, такие великие князья литовские, как Гедимин, признавали правоту православия и, будучи язычниками, относились к православной вере терпимо. Многие литовцы даже собирались принимать православие, и в связи с этим чуть было не сложилась западнорусская православная цивилизация, западнорусское православное царство. Но судьба распорядилась иначе, и после Кревской унии литовцы стали жителями католической польско-литовской страны с доминацией польского дворянства, шляхетства и католицизма. И в это же шляхетство, в этот же католицизм вписались занимающие центральные посты, в частности, великий княжеский престол в Литовском княжестве, литовцы. И с этого момента статус фактичекого государствообразующего религиозного большинства, которым обладали малороссы и белорусы или их предки на первых этапах литовской государственности, стал постепенно нисходить. Вначале поляки установили свою власть над малороссами и белорусами, потом часть этих земель в результате войн и конфликтов под контроль Австро-Венгрии. Всякий раз значение католического фактора увеличивалось, и через какое-то время, хотя малороссы и белорусы представляли собой большую часть населения, они оказались в положении людей второго сорта. Из влиятельного большинства Литовской Руси они превратились в подавляемое рабское сословие польско-литовского и затем австрийского государства.
В отличие от татарского гнета, который ограничивался установкой политического контроля и выплатой дани, польско-литовское государство требовало и дани, и политического подчинения, и смены религии, то есть смены идентичности. Для того, чтобы быть полноценным членом польско-литовского княжества, русскому православному малороссу или белорусу необходимо было сменить веру. Но сменить веру значит сменить Я, сменить сущность. За долгие века русские настолько сжились с православной идентичностью, что не мыслили себя без нее. Смена веры, особенно под давлением физических обстоятельств, означает предательство, признание себя никем, еретичество.
Насильственный переход в католичество расколол малорусский и белорусский народ: часть его приняла эти условия и интегрировалась в польско-литовское государство. Но это была крошечная часть. Подавляющее число малороссов и белорусов не пошло по пути отказа от своей веры. В основном опять по пути предательства и смены веры пошли бояре, которые смешались с шляхетством, с литовским дворянством. По тому же пути шли дворяне и бояре, бежавшие из Московской Руси, предавая государя, великих князей и царей, как Андрей Курбский. Хотя многие из них оставались некоторое время православными, но затем постепенно ополячивались, принимали католицизм и растворялись. Народа это почти не коснулось. Была более тонкая стратегия. После того, как стало ясно, что окатоличивание действуют слабо и даже под социальным, политическим и экономическим гнетом русские не собираются менять свою идентичность, была предпринята более коварная попытка – Брестская уния. Брестская уния предложила улучшить социально-экономическое положение западных русских в Литовском государстве, если они, сохраняя свой православный обряд, признают главенство Папы. Это называется униатство.
Униатство – это сохранение православного обряда и утверждение, что можно сохранить православный обряд, но необходимо признать главенство Папы Римского, признать подчинение церковной иерархии римской метрополии и римских кардиналов, и так далее. То есть стать частью римской церкви, которая сохраняет православный греческий обряд, стать как бы католиками греческого обряда.
Можно понять несчастных белорусов и украинцев, которые приняли униатство и изменили свой социальный статус. Они стали из людей десятого сорта людьми девятого сорта, к ним относились гораздо лучше, чем к православным: им давалось полстакана водки дополнительно в шинках и, соответственно, некоторые поблажки по выплате налогов. Конечно, они были людьми второго сорта, но православные были людьми нулевого сорта. Какой процент населения приблизительно принял униатство? Сложно посчитать, но если брать социологически исторические хроники, не более пяти-семи процентов русских людей. То есть, основная масса малороссов и белорусов продолжала оставаться верными православной церкви. Конечно, влияние западной церкви, католицизма и униатства было очень сильным. Оно носило и теологический, и языковый, и гносеологический характер. Но все же они стояли в вере. И поэтому когда Алексей Михайлович со своими воеводами пошел отвоевывать их от католиков и поляков, все встречали нас с распростертыми объятьями. Православное население Белоруссии и Малороссии воспринимало приход русских в XVII в. и вхождение в состав российской государственности как избавление. Они превращались из людей никакого сорта, из просто еретиков, из презренных париев, ущербных изгоев в полноценных граждан своей православной страны. И они возвращались на Родину. Ведь такой же была несколько веков назад наша общая Родина – Киевская Русь. Это была православная свободная страна, где каждому русскому православному человеку жилось прекрасно, припеваючи, иногда трудно, и даже ужасно, но тем не менее в целом замечательно. Поэтому они не просто завоевывались илинасильственно присоединялись к России, как утверждают украинские и белорусские националисты. Они освобождались от польско-литовского ига. Они попадали к себе домой и восстанавливали свои гражданские права, свое гражданское достоинство.К большому сожалению, мы не всех освободили, и часть оставалась еще долгое время под влиянием и под контролем польско-литовской государственности.
В любом случае эта часть западных русских людей представляет собой довольно однородную социально-этническую группу. Тем не менее, к сожалению, проживая около двухсот лет в разных государствах и социальных системах (великороссы – в Московской Руси, а малороссы и белорусы – в Литовской Руси), помимо православной идентичности, которая сохраняется и сближает их с московской социальной и геополитической системой, эти народы сформировали некоторые специфические особенности своего исторического пути и опыта. И мы в чем-то перестали друг друга понимать. Мы изменились, у нас образовалось больше татарско-восточного, а у них больше европейского, даже если они сохраняли свою православную идентичность.
Поэтому между великороссами и православными малороссами и белорусами тоже возникали социологические и геополитические барьеры. Нельзя сказать, что мы -- одно и то же. Мы слишком далеко разошлись, и когда мы соединились, то только по нескольких признакам: по общности государства, по общности социальных, исторических и этнических корней в Киевской Руси, по общей геополитической модели и по общим религиозным корням. Это лежит в основе нашего сближения, нашего единства до сих пор. Но были и существенные различия, которые укреплялись. К тому же западнорусское общество было открыто к влиянию западной социальной системы. Все-таки они жили в аристократическом обществе (с точки зрения правления). Правление аристократов – это правление немногих. Правление монархическое – это правление одного. Это политологические термины, они не говорят, что хорошо, а что плохо. Монархическое – это власть одного, аристократия – власть нескольких, власть недостойных аристократов -- олигархия.
Они жили в олигархическом обществе польско-литовского шляхетства и, конечно, не могли не впитать часть социального паттерна господствующего класса, как любые социальные страты, даже самые низшие. Какой ни какой обмен все-таки был, и циркуляция их социологических паттернов проходила сверху вниз. Через этнические, социально открытые модели уже по горизонтали происходил обмен различными социальными установками, католическое и униатское влияние проникало даже в православную среду.
Поэтому современное белорусское и украинское общество – это наследники истории существования у русских двух типов государственности, которые первично разошлись, как мы видели, в начале удельной Руси, еще дальше разошлись при монгольских завоеваниях, и затем частично сошлись в том московском периоде Алексея Михайловича, который знаменует отвоевывание части Малороссии. Такая возникла сложная социальная, этно-геополитическая конструкция, чьи последствия в полной мере в геополитическом, социальном и политическом смысле мы можем видеть сегодня.
Поэтому знание истории, знание геополитического смысла процессов, происходивших в древности, и понимание социологических трансформаций, флуктуаций, изменений и циклов в разных сегментах нашего общества совершенно необходимы не только как часть культурного багажа любого человека, но как необходимые знания для того, чтобы ориентироваться в настоящем, творить и понимать будущее.