ГЕОПОЛИТИКА.р.13.
§5.7 Формирование евразийской идентичности России
Посмотрим на то, что осталось от монгольской империи. Это уже значительная часть Heartland, того самого Heartland, по Макиндеру, который называется географической осью истории, вокруг которого вращается вся история мира. Потому что Макиндер утверждал, что тот, кто контролирует Heartland, контролирует Евразию; а тот, кто контролирует Евразию, контролирует мир[22]. Это аксиома геополитики Джона Хелфорда Макиндера. В период монгол мы укрепляем наш контроль над Heartland. Изначально было необходимо решить проблему степи. Походами Святослава и разгромом хазар это не удалось сделать. Мы их победили, но пришли новые степняки. И Туран долгое время поставлял новые и новые туранские этносы, с которыми русские справиться не могли. Нам нужна была прививка этого Турана. Для того, чтобы интегрировать степь в себя и тем самым открыть себе возможность к завоеванию, к захвату и контролю над всем евразийским пространством, нам надо было впустить туранский дух и вобрать в себя туранскую социальность, самим встать на сторону Турана, самим принять этику «Ясы». Только так мы могли интегрировать в себя степь и жить дальше, и чувствовать себя ее хозяевами, а не просто приезжающими сюда на битву, как в былинную эпоху.
Знакомство со степью, интеграция степи и открытие для себя Сарая -- это очень важный урок русской геополитики монгольского периода. Надо сказать, что было еще одно царство, не менее значимое по геополитическому весу в тот период – это бывшее Булгарское царство в Поволжье. На территорию этого царства откочевали многие кипчаки из степи, поднялись по Волге, и перемешались с местным населением древней Булгарии, которое было частично тюркско-исламским и архаическим, как, например, чуваши, которые жили севернее (это архаические не кочевые тюрки), и частично финно-угры. И здесь постепенно сложилось Казанское ханство. Казанское ханство в целом воспроизводит модель Булгарского царства предшествующей эпохи. Казань была тоже значимым полюсом, входила в Улус Джучи, была его частью. И поэтому, когда мы завоевали в свою очередь и Казань, то мы восстанавливали то территориальное единство, опыт которого нам дал Сарай. Мы ездили в Казань и в Сарай почти как к себе домой, потому что это был общий монгольский, русско-монгольский дом, в котором все друг с другом торговали и взаимодействовали в политическом и культурном смысле.
В какой-то момент начинает трещать по швам и Улус Джучи, ослабевает Золотая Орда. В самом Сарае, различные ханы спорят между собой за власть, привлекая русских князей то на одну, то на другую сторону. Мы охотно участвуем в этих интригах с переменным успехом. Но в какой-то момент, когда Тохтамыш и Мамай начинают между собой внутренние склоки, и Мамай движется на Русь, когда ослабление Орды достигает критической точки, русские вместе с Дмитрием Донским на Куликовом поле дают первый бой Сараю, показывают, что они готовы не всему подчиняться и не на все условия соглашаться, и требуют определенной политической независимости. Победа на Куликовом поле была фундаментальным моментом перелома истории, когда оказалось, что из русского Улуса на глазах монгольских правителей возникло мощное Московское царство, прибравшее к рукам все остальное, что было на севере, и уже заявившее о своей готовности выйти на новые исторические рубежи. И, конечно, после Куликова поля мы еще почти восемьдесят лет платили дань Сараю, но это уже была дань не столь жесткая, не столь обременительная, как прежде, обставленная почти как налог в федеральный бюджет, с большой степенью суверенитета.
§5.8 Падение Орды и захват османами Византии: социальное, религиозное и геополитическое значение этих событий для Руси
Когда Улус Джучи со ставкой в Сарае окончательно ослаб, это было во второй половине XV века, в нашей истории происходит уникальное событие, откуда берется затем наша настоящая геополитика. Мы хотим сказать, что современная геополитика берет свое начало в XV в.
В 1453 г. потомки сельджуков, анатолийские сельджуки, одно из туранских племен, турки из Турана, которые из Центральной Азии вышли в Анатолию и организовали Конийский султанат, берут Константинополь. Это принципиальное событие. Дело в том, что взятие Константинополя турками и окончание константинопольской монархии означало не просто политическое поражение Византии. Конец Византии был глубоко религиозным событием.
Византийская православная идея основана на принципе симфонии властей, который предполагает, что Патриарх и Император правят совместно. Патриарх отвечает за духовные православные аспекты, а Император – за империю. Император отождествлялся с фигурой Катехона, Катехон – это держащий, который во Втором Послании Апостола Павла к Фессалоникийцам описан как тот, кто предшествует приходу Антихриста. Это толковалось так во всем православном мире: как только не станет империи, в мир придет Антихрист. Поэтому взятие турками Византии все православные народы восприняли как наступление последних времен, как упразднение Катехона и упразднение той фигуры, которая предшествовала последним временам. Соответственно, турки-османы, которые захватывают Константинополь, воспринимаются как кара Божья, как наказание, и, по сути дела, как конец света.
Накануне вторжения и падения Константинополя император Константинопольский и Патриарх Константинопольский делают тот же самый жест, что когда-то сделал Даниил Галицкий. Они обращаются к Папе Римскому и говорят, что согласны перейти в католичество, признать лионскую унию, если им помогут с турками разобраться. Папа соглашается. И опять история повторяется. Опять присылают корону, каких-то друзей. Император и Патриарх ждут войск, но войск нет. С Запада ничего нет. И наступает конец Византии, Византия падает.
Русские смотрят из Москвы. Русские знают, как важно хранить веру, как важно хранить православие, независимо от того, кто впадает в отступничество. И знают, что происходит с теми, кто идет в сторону католичества и поддается католическим агрессорам. Поэтому русские изначально отрицают Лионскую унию. После того, как митрополит Исидор, который ставился константинопольским патриархом, приезжает в Москву с Флорентийского собора и предлагает русским последовать за греками, его немедленно сажают в тюрьму. Он оттуда сбегает и у католиков становится кардиналом. Но русские после Флорентийской унии отвергают сближение с католиками. Через некоторое время и сами греки тоже его отвергнут, но будет уже поздно, потому что это их не спасло, но поставило в ужасное положение. Русские же сразу говорят «нет» католичеству. И что оказывается? Русские оказываются в ситуации, когда они остаются одни в качестве носителей православия с точки зрения Царства. Не с точки зрения Церкви. Есть еще православные народы. Но не Царства, так как Империи больше нет.
После падения Византии должен был наступить конец света, а русские свято в это верили, но он не наступил. По крайней мере, для всех наступил, а для нас нет. Так возникает религиозная миссия Москвы.
Параллельно этому в то же самое время (с расстоянием буквально в десять лет) падает Орда, мы перестаем платить ей дань, и оказываемся независимыми от Улуса Джучи, царства Золотой Орды, чьими вассалами мы были. Оказалось, что русские больше не должны обращать внимания ни на кого: они не являются более духовными вассалами павшего Константинополя и политическими вассалами великого хана. «Так кто же мы тогда?» – спросили себя русские люди, подданные огромного государства, прибравшие к рукам все, что было вокруг. Наши западные коллеги – все под католиками, наши вчерашние ханы развалились и больше не способны нас контролировать, к нашему большому удовольствию. И даже Византийская империя с императором и патриархом вначале уклонилась в ересь, которую русские не приняли, а потом, как считали русские, за это и поплатились.
Когда русские видят, что кто-то отказывается от православия, а затем с ними случаются неприятности, вывод делается один: вы отказались от православия, вот вам и неприятности. И действительно, история постоянно показывает, что, как только народы в вере отклоняются, так и происходят неприятности. Верность православной идентичности, сохранение социальной структуры и особенностей культурной идентичности сопрягаются в русской истории с положительным знаком. Отстояли при монголах себя от Запада? Отстояли. Монголы упали, а мы сохранились. И не пошли по гибельному пути Константинополя, имея опыт Даниила Галицкого.
Если подытожить влияние монгольского периода на геополитику Руси, можно сказать, что в этот период формируется новая идентичность. Можно назвать ее «евразийской идентичностью» России, потому что в этот момент Русь отождествляет себя с центром земной силы, то есть с теллурократией. Киевский период, в принципе, открывал возможность движения России по европейским путям и становления частью Европы, то есть католического, а затем протестантского мира. Эпоха разделения Киевской Руси показала нам, что у Киева существовало два выбора, и они впоследствии воплотились в строго определенные маршруты.
Сегодня можно сказать, что только русские князья с самого начала были правы, со своим Суздалем, Андреем Боголюбским, с разгоном вече, потому что они готовили русским свободу и величие. А другие -- те что пошли на Запад -- были не правы. Но ведь в тот период, когда все это происходило, существовало два почти равнозначных подхода, и интеграция князей и из восточной и из западной частей Киевской Руси в европейскую политику была очень значительной. И те, и другие – являлись данниками татарского хана. В тот период все было размыто, неопределенно: никто не знал, чем все закончится ни с Византией, ни с Ордой, все жили настоящим. И тем не менее законы геополитики действуют так же, как действуют законы социологии. Они идут сквозь множество индивидуальных решений, сквозь случайные ситуации, сквозь личные драмы, сквозь конфликты князей. Гегель называл это «хитростью мирового разума». Он утверждал, что множество людей действует, исходя из локальных соображений, случайных событий, неоправданных решений, эмоциональных порывов, а в результате мы видим четкие, ясные линии истории. Все интересы. эмоции, случайности -- лишь осцилляции вокруг прямой линии. Князья мирились, ругались, сталкивались друг с другом, но все это были колебания вдоль ясных линий геополитических и социологических закономерностей. И если внять логике истории, то можно не только понять и разгадать прошлое, но предвосхитить будущее, то есть с абсолютной уверенностью предсказать, ч т о произойдет на пути развития того или иного вектора. Потому что, если правильно осмыслять геополитику Киевской Руси, можно увидеть в ней контуры Руси Московской и Руси Литовской еще до того момента, когда Киевская Русь разъединилась. И точно так же можно было проследить последствия решений Даниила Галицкого и Александра Невского.
Почему Александра Невского русские называют святым? Он был и остается нашим общенародным русским святым, потому что вектор заложенной им национальный политики -- это вектор возвышения Руси. Не будь его, не известно, существовала бы Русь вообще. Сам по себе он продолжал линию суздальских князей, в частности, Андрея Боголюбского. И в этом, действительно, нельзя не увидеть гегелевскую хитрость мирового разума относительно евразийского вектора Московской Руси, который действует в самых корнях киевской истории.