ГЕОПОЛИТИКА.р.11.
§ 4.6 Крещение Руси и геополитические последствия выбора св. Владимира
После крещения святого равноапостольного князя Владимира Киевского Красное Солнышко Россия отождествляет себя с восточным православием, с восточным христианством, и становится частью православной цивилизации, куда входят Болгария, будущия Румыния, Валахия и Молдавия (которых пока нет), большинство жителей Киевской Руси, естественно, греки и анатолийцы, часть сирийцев и все остальные народы, что входили в Восточную Римскую Империю.
Был период, когда первые проповедники христианизации славян святые равноапостольные Кирилл и Мефодий действовали в Моравии, в Чехии -- тогда был практический шанс обратить всех славян в православие. Для этого и был создан перевод Библии. Еще до собственно раскола противостояние между восточной и западной церквями проходило довольно интенсивно. Противостояние было связано с языком. Язык – чрезвычайно важное понятие. Католическая месса служилась только на латинском языке, а православная церковь предполагает возможность перевода богослужения на национальные языки, по логике глоссолалий – того, как апостолы в пятидесятницу заговорили чудесным образом в иерусалимской горнице на языках. Этот принцип глоссолалий применяется в православной традиции, обосновывая возможность перевода богослужения на иностранные языки.
Возникает славянская православная цивилизация, а часть славян уходит под папский Рим. Таким образом, славянский, еще полуязыческий, народ попадает с самого начала под влияние двух мощных геополитических центров, связанных с религией. Христианизация Руси – это чистая ортодоксия, это православие. И, обратим внимание, под православие подпадают восточные земли. Тот, кто к Востоку, тот становится православным. Тот, кто к Западу – католик. Православные предполагают различия этнических богослужебных языков, католицизм настаивает на латыни. Католицизм объединяет Западную Европу, а православие объединяет Восточную Европу.
Мы теряем значительную часть славян, родственных нам, которые постепенно начинают интегрироваться в западную цивилизацию через католицизм. Возникает первая цивилизационная геополитическая граница, которая намечается уже в IX веке, с эпохи подвига славянских первоучителей Кирилла и Мефодия. Славянский мир делится: часть отходит в католическое пространство, а часть -- в греко-византийское. Мы становимся, безусловно, частью греко-византийского мира. Отметим, что Галицкое и Волынское княжество, игравшие огромную роль в эпоху Киевской Руси, становятся православными, но влияние Запада здесь ощущается сильнее. А уже до Суздаля с Владимиром, до Ростова Великого, естественно, католические тенденции вообще не доходят.
На юге нам геополитически противостоят степняки, и наша задача – от них защититься. На Западе нам противостоит католическая цивилизация, которая официально порвет отношения с православной в 1054 г., в год великой схизмы, великого раскола. К Востоку лежит особенно не беспокоящая нас территория, которую мы условно считаем пустой. На самом деле она очень густо населена различными народами, но, видимо, по сравнению с активными, носящимися по Среднерусской возвышенности славянами того периода, активностью этих народов тогда можно было пренебречь. Постепенно, возможно мы с ними смешиваемся и теряем какие-то навыки, которые нас поддерживали на первом этапе, зато нас становится больше и мы постепенно все захватываем.
Проблем востока на севере Heartland мы, строго говоря, не видим, хотя в Поволжье находятся булгары, а дальше сибирские царства. Это очень мощные центры, нынешний Татарстан и Казань. Но с ними отношения складываются ровные. То мы на них нападем и ограбим, то они на нас. Потом обмениваемся заложниками, какими-то кладами, друзьями. Это обычная история, здесь нет ситуации цивилизационного выбора. Сами булгары, конечно, другие, и к нам относятся, наверное, так же, как и мы к ним -- одновременно с недоверием и с симпатией, и с интересом, как любые народы относятся друг к другу. Но от них никакого мощного цивилизационного импульса не исходит. Стратегически они нам мешают, но не являются фундаментальной преградой, потому что мы движемся на восток только докуда доходим.
Север Руси контролируется Новгородом. И там возникает очень своеобразная социологическая модель. Русская демократия северного Новгорода очень напоминает древненорвежскую, древнегерманскую демократию и совершенно не похожа на демократию западноевропейскую. Она сугубо не римская. Она основана на всенародном представлении о сословиях, которые собираются на концах Новгорода, которые являются, в свою очередь, центром демократической империи. Каждому из этих концов новгородских принадлежат огромные земли на севере Руси. Иннами словами, Новгород -- это город-империя с очень специфической моделью демократии, резко отличной от католической. Здесь, скорее, сохраняются древние индоевропейские принципы демократии, напоминающие германский динк или скандинавский тинг.
Суммируя общую картину геополитики древнекиевского периода, мы можем сказать, что:
Киевская Русь, представляет собой район лесной части Heartland. Задача этой лесной части Heartland – отбиться от выпадов степи, укрепиться и в перспективе победить степь. Кстати, это нам удается при Святославе. Когда мы побеждаем хазар, мы еще не знаем, что скоро придут печенеги. Мы побеждаем степь и утверждаем над степью свой контроль. Другими словами, Святослав описывает те границы и направления, которые потом станут константами русской геополитики. Тот же самый Северный Кавказ и степь. Движение на юг из варягов в греки кончилось тем, что мы стали частью православного мира. Становясь частью православного мира, формально мы попадает под церковную юрисдикцию константинопольского патриархата, становимся одной из епархий этого патриархата, и с самого начала пытаемся выйти из-под него, получить самостоятельность. Мы только приняли православие, только крестили русский народ, и сразу пытаемся поставить, вопреки константинопольскому патриарху, митрополита Иллариона, русского славянина, которого выбирают русские епископы. Практически, это заявка на автономию при Владимире Мономахе. Это длится недолго, нам присылают другого, все-таки константинопольского митрополита и, соответственно, Русь опять становится епархией Византии. Но мы все время, на протяжении всей нашей истории, видим, что и в церковном, и в политическом смысле мы хотели быть независимы даже от Константинополя, частью которого, с точки зрения религиозно-геополитической, мы стали, поскольку религиозная власть константинопольского патриарха была очень серьезна и велика. Именно из Константинополя вплоть до XVI века и вплодь до падения Константинополя, мы и получали митрополитов. Поэтому Русь на всем протяжении своей истории до начала московского периода находилась под его религиозным контролем. Мы были частью восточно-православной цивилизации[12]. В то время признание сюзеренитета византийского императора было очень ограничено. Конечно, византийские источники говорили о том, что есть только один император, а все остальные – князья. Мы и не претендовали на то, что нами правит царь. Нами правил великий князь, можно было рассмотреть это условно, вписав в византийские правовые модели империи. Но конечно все это было очень относительно, потому что киевские великие князья себя вассалами константинопольского императора не признавали.
§ 4.7 Социополитическая парадигма Киевской Руси и геополитические константы русской истории
Итак, Россия стала частью православного мира, борется со степью, движется на восток. У нас есть мощнейший запас новгородской и псковской демократии, а также есть вечевые демократии по всем городам, но они так или иначе уравновешены, в частности. в большинстве городов княжеской властью. Кое-где складывается аристократическое правление, ярче всего в западных областях. И на всем протяжении от Балтики до Черного моря мы постепенно входим в конфронтацию с давлением цивилизации Запада.
Вот она – судьба России на протяжении последующего тысячелетия до сегодняшних дней. Мы обрисовали события Х века девятисотлетней давности. Если мы внимательно проследим за каждой из этих тенденций, мы увидим, во что они превратились сегодня, как они живут, как они действуют, как русская территория то сужается, то расширяется, то опять сужается, то опять расширяется. Как между собой балансируют различные тенденции в социальном и политическом устройстве, и как эти социальные и политические тенденции связаны с географическими ориентациями, то есть, собственно, с геополитикой. Таким образом, описанная картина киевского периода предвосхищает в значительной степени всю нашу геополитическую историю в будущем.
Киевский период делится на несколько этапов. Первый этап можно назвать этапом объединения, когда, в общем, из одной только новгородской земли с несколькими окрестными племенами образовалось достаточно крупное государство. Конечно, Рюрик еще не был великим князем всех будущих русских. Он был просто нанятым менеджером одного Новгорода, и таким он, видимо, и умер. Но постепенно его потомки объединили гигантскую территорию от Новгородской земли до Болгарии под единым контролем киевского престола, создав славянскую империю, единое киевское государство. Потомки Игоря, потомки Святослава, потомки Владимира Святого и более поздние князья получали в удельное владение различные княжества, но великий князь все равно сохранял свой престол в Киеве и удерживал некоторое время единство Киевской Руси. Этот период – так называемый золотой период киевской государственности, который заканчивается после Владимира Мономаха и в период правления Всеволода Большое Гнездо. Это уже начало удельной Руси.
Чтобы закончить краткое описание киевского периода, можно отметить, что как ни странно, начинается он с больших территориальных и более универсальных, более мощных этапов и тактов, нежели заканчивается. То есть, если говорить о прогрессе, то в некоторых странах, в некоторых обществах, в некоторых случаях, в некоторых культурах мы можем увидеть прогресс и действительные улучшения, а в некоторых можно обнаружить регресс. И киевский период, если взять его отдельно в русской истории, мы, конечно, наблюдаем как вспышку, причем, почти без подготовки, как будто звезда взрывается и остывает.
Золотой век киевской государственности – это эпоха произнесения митрополитом Илларионом своего знаменитого «Слова о законе и благодати». Это текст на древнерусском языке, который предполагает такой уровень интеллектуального восприятия, который в России больше уже, по нашему мнению, не был достигнут. Люди, которые слушали на русском языке митрополита Иллариона о законе, благодати, иудаизме, Новом завете, христианстве, обладали таким серьезным богословским самосознанием, которое сейчас уже не встречается. Не понятно, кто сегодня смог бы понять то, о чем говорил митрополит Илларион. Нам представляется, что практически никто.
Мы тысячу лет развивались и доразвивались до того, что то, что было в начале нашей истории, сейчас нам абсолютно не понятно. Мы говорим о демократии, но новгородская и псковская демократия, и вообще вечевая демократия, были высокими образцами прямой демократии, которая не позволяла совершать над людьми никаких манипуляций, потому что люди, когда они выбирали того или иного человека, принимали то или иное решение, видели, кого они выбирают, размышляли об этом решении, могли спорить. И очень часто вечевые собрания заканчивались настоящей дракой, а это значит, что людям было не безразлично, чем кончится обсуждение того или иного вопроса.
В тот же период происходила христианизация Руси. Это важнейшее событие, потому что христианская идеология –очень глубокая метафизическая традиция. Сегодня большинство интеллектуалов и ученых вообще не могут ничего понять в православной теологии. Но в Х и XI веках мы видим митрополита Иллариона, который свободно рассуждает в богословских терминах. А кто-то его еще и слушает. Ведь не сам себе же он это рассказывает, и не трем монахам, если до нас дошло «Слово о законе и благодати»» в списках, во всех рукописях. И это классика русской литературы[13].
Другими словами. Возможно мы имеем дело с Киевской Русью как с непревзойденным пиком нашей истории, когда даже для девочек, для их воспитания в духе христианского вероучения, существовали учебные заведения.
Киевский период – это действительно настоящий Золотой век нашей русской истории. Золотой век, который вспыхивает на фоне какой-то неизвестности, каких-то исторических провалов. Ведь в то время о славянах было очень мало упоминаний. И вдруг, во мгновение ока возникает гигантская империя почти на пустом месте, где конечно. Есть какие-то леса, какие-то собиратели грибов, где, разумеется, что-то живет, очень интересное, но совершенно не историческое, живущее в своем тихом режиме. И вдруг – вспышка, и создается то, что потом предопределит все остальное. В Киевской Руси мы можем найти не карикатуру на демократию, как сегодня, а настоящую прямую демократию, демократию соучастия народа в своей собственной судьбе. Мы видим настоящих рыцарей и подлинное посвящение в рыцари в Галицко-Волынском княжестве, или турниры. Мы видим провозвестие московского самодержавия в лице тотальной авторитарной власти в Суздальской Руси. Мы наблюдаем центр всего этого великолепия в Киеве. Мы видим Тьмутараканьское княжество, Черниговское на юге и востоке. И в какой-то период мы наблюдаем также разбитых поверженных хазар.
В эпоху Святослава, в эпоху Владимира Красное Солнышко Русь представляла собой некий идеал. Мы победили почти всех, кого только могли, освоили гигантское пространство и, в общем, в полной мере реализовали на тот период свои геополитические интересы, создав свою самобытную культуру, свою самобытную государственность и проявившись, войдя в историю как народ. Это начало, это только начало, это первые сделанные два-три шага. А дальше – все это угасает. Князья -- бурные, яркие, активные, хваткие. Им уже мало места, они уже не могут покорить, например, мадьяр, и начинают схватку между собой. И ту явную пассионарность, благодаря которой строилась гигантская Киевская Русь, они начинают обращать вовнутрь. Русь становится удельной, и дальше уже возникает «Плачь о погибели земли русской», потому что брат идет на брата, население опустошают собственные княжеские дружины, возникает отчуждение народа от власти, власть становится самостоятельной, Русь рушится.
Резкая вспышка, движение вверх и потом медленное, мягкое угасание. Поэтому ни о каком прогрессе речи быть и не может. Да и эта молниеносная вспышка русской воли, русского духа, создающего основы нашей геополитической истории, тоже не прогресс, потому что это событие возникает буквально чудесным образом. Было пустое место, и возникла огромная, прекрасная страна городов, царство городов, населенное высокоинтеллектуальными образованными людьми. После принятия христианства, кстати, мы вводим правила об отмене смертной казни и кровной мести. Это были для законодательства того времени вещи совершенно беспрецедентные. Другими словами, это была эпоха высшей демократии, гуманизма, солидарности, классового баланса и ясной стратификационной модели, где доминирующим производителем является не раб, не холоп, а свободный труженик, вообще никому не подчиненный. Конечно, он платил дань. Но он всегда платил дань либо своим, либо чужим. Когда крестьянин занят производственным трудом, он не может сосредоточиться на военной защите себя. Поэтому он откупался либо от своих, либо от чужих, он отавал дань всегда. Так и мы платим налог, и мы своего рода данники. Мы получаем деньги и платим подоходный налог. Налог на что? На то же самое – на содержание государственных органов, на различные бюджетные программы. Тогда было то же самое.
Тогда была эпоха свободных землепашцев, благородных князей, высокоразвитых жителей городов, которые представляли собой демократически-аристократически-монархическую модель политического управления, женское образование, высокий уровень теологии, отсутствие смертной казни в законодательстве.
Эпоха киевской государственности является для нас, с одной стороны, геополитическим, заветом, а с другой – социологическим образцом, потому что, если мы внимательно посмотрим на киевский период и осмыслим различные социологические модели, которые формировались и кристаллизовались в тех или иных уголках Киевской Руси на раннем, на первом этапе нашей истории, мы прочтем в этом рассказе всю нашу будущую историю. Вот та матрица, тот кристалл, который будет разрастаться, пульсировать, который будет доходить до гигантских пространств, потом сужаться и коллапсировать. Но алгоритм русской истории, геополитический и социологический одновременно, заложен именно в киевском периоде.
Такое описание, конечно, ставит в тупик марксистов, либералов и западников, потому что мы видим совершенно самобытное государство, которое и западное и не западное, восточное и не восточное одновременно, и христианское, и отличное от западноевропейского христианства. Иными словами, в киевский период мы находим все, и все в самом хорошем качестве. Мы находим русского митрополита, которого не было потом практически никогда. Мы находим свободу, находим жесткость, находим рабство, находим свободных землепашцев, находим демократию, находим авторитаризм, аристократию. Чего здесь только нет. И самое интересное, мы находим империю, все типы политических моделей, и все типы геополитических ориентаций, которые можно себе только представить.