ГЕОПОЛИТИКА.р.6.
§ 2.5 Николас Спикмен: развитие атлантистской геополитики в США
Однако у Макиндера был и прямой последователь — геополитик Николас Спикмен (1893 – 1943), наблюдавший за международной политикой первой половины ХХ века и пришедший к выводу, что полюс атлантизма постепенно в течение ХХ в. смещался на Запад[67]. Полюсом цивилизации Моря и главной морской державой постепенно становятся США. Макиндер тоже рассматривал США в качестве части англосаксонской цивилизации, хотя и захолустьем. Но за 30 – 40 лет Америка из захолустья, — после Первой Мировой и особенно Второй Мировой войн, — стала оплотом мировой морской цивилизации. И уже сама Европа, Франция и Англия, бывшие воплощением Карфагена, в новой планетарной топике стали рассматриваться как некие в цивилизационно-стратегическом смысле оккупированные Америкой территории. Этот шифтинг цивилизации чрезвычайно важен, потому что в картине, где Соединенные Штаты Америки представляют собой абсолютный полюс глобальной морской цивилизации, мы живем сейчас. Мы шли к этому, начиная со второй половины ХХ века. Можно сказать, что сегодняшнее человечество живет под знаком Левиафана.
Спикмен в своем стратегическом разборе вычленил еще одно, промежуточное геополитическое пространство, которое он назвал Rimland, «крайней землей» («внутренний полумесяц» Маккиндера). Rimland — береговая или окаемочная земля, земля-каемка. С точки зрения Спикмена, задача цивилизации Моря — максимально расширить свое влияние на Rimland для того, чтобы блокировать Heartland, если говорить конкретнее, Россию, Советский Союз, Российскую Федерацию, во внутриконтинентальном пространстве, окружив ее максимально широким поясом, отделяющим морские границы от сухопутных. То есть задачей мировой цивилизации Моря является предотвращение выхода русских к теплым морям, куда, кстати, русские как раз всегда и хотели прорваться. И это неслучайно, поскольку еще до концептуализации означенных идей у Макиндера и Спикмена русские политики и стратеги понимали смысл Большой Игры, которая велась задолго до того, как ее детали были названы своими именами, стали проявленными и очевидными.
Задача атлантизма — в расширении береговой зоны, в установлении на ней своего влияния. С этим связаны большинство процессов всего ХХ века, вплоть до вьетнамской и корейской войн, российского вторжения в Афганистан и перераспределения зон влияния на Ближнем Востоке. Везде страны Моря бьются с теми тенденциями, которые так или иначе ориентированы на Heartland и которые поддерживает Россия. С точки зрения геополитики разницы между Российской империей, СССР, современной демократической Россией нет никакой — это одно и то же пространство, порождающее один и тот же тип общества. Можно этот тип общества ослабить вместе с сокращением пространства. Именно поэтому современный геополитик Збигнев Бжезинский говорит, что Россию надо расчленить. Дальнейшие формы демократизации и либерализации России, а также защиты прав человека и утверждения гражданского общества возможны только за счет фрагментации Heartland, о чем пишет Бжезинский в книге «Великая шахматная доска[68]». Это классическое применение принципов геополитики, поскольку идеологические и стратегические процессы идут не только параллельно, но и представляют собой с точки зрения геополитической топики один и тот же процесс. Иногда нам даже говорят, что федерализация есть демократия в действии на уровне административных территориальных ячеек, субъектов. Больше демократии, значит, больше фрагментации.
В конце XIX века адмирал Альфред Мэхэн (1840-1914) написал целую серию книг о военной стратегии США, где он использовал выражение «Sea Power»[69]. «Sea Power» — это «морское могущество». По сути дела, А. Мэхен прозорливо, пророчески считал, что главным инструментом мировой доминации Америки будет использование морского пространства. Америка обречена быть Sea Power, поскольку военно-морские силы являются основой и костяком американской армии со стратегической точки зрения. Sea Power мы можем рассмотреть и с ценностной, аксиологической точки зрения. Это власть Левиафана, власть Карфагена, власть Молоха и Ваала. Со стратегической точки зрения это говорит о том, что американцы будут всегда стремиться максимально использовать мировую акваторию для противодействия своим врагам в лице России.
§ 2.6 Русская школа геополитики, евразийство
В каком-то смысле, мы можем провести линию от А. Мэхэна к Спикмену. Сам Мэхэн, конечно, не употреблял термин «геополитика», Спикмен же, напротив, был крупнейшим геополитиком. От Мэхена, который был стратегом, мы можем провести линию к Савицкому, но у Савицкого были также русские предшественники — русские стратеги, военные, политические географы[70], предвосхитившие наше собственное геополитическое видение. Самым значительным среди них является Алексей Ефимович Едрихин (1867–1933) – автор, писавший под псевдонимом Вандам[71]. Он был сотрудником царской военной разведки, сражался против англичан в Южной Африке на стороне буров, и вынес оттуда псевдоним, которым он там пользовался. Он был наиболее последовательным выразителем борьбы с англосаксонской экспансией, с англосаксонскими тенденциями внутри самого российского общества. Жил Алексей Ефимович Едрихин в конце XIX — начале ХХ вв. и может быть отнесен к предшественникам российской геополитической школы.
Также следует отметить и другие фигуры.
В.П. Семенов-Тянь-Шанский (1870 —1942)— ученый и географ, говоривший о цивилизационной миссии России как географическом сухопутном образовании, а также о влиянии ландшафта на нашу культуру[72].
Д.А. Милютин (1816–1912) — знаментый российский полководец, в своих работах по геостратегии затрагивавший определенные аспекты, которые можно интерпретировать с точки зрения геополитической дисциплины. Надо отметить также работы по военной географии и особенно по стратегическому анализу Центральной Азии выдающегося военноначальника А.Е.Снесарева (1865--1937).
Последним терминологическим добавлением в эту картину, которая послужит для нас инструментом осмысления различных вех русской истории, является географическое определение Heartland и цивилизации Суши как Евразии. С одной стороны, Евразия — всего лишь географическое понятие нашего континента. Но с геополитической точки зрения Евразия не просто географическое понятие. Это культурное, ценностное понятие, означающее с геополитической точки зрения именно цивилизацию Heartland. Цивилизацию с двух точек зрения: стратегической, связанной с расположением евразийского государства, евразийской культуры, евразийского общества именно на данном географическом пространстве, и ценностной, что предполагает евразийство как мировоззрение. Евразия — понятие ценностное, аксиологическое, утверждающее верность корням, традиции, героическому стилю не только как дань прошлому, но и в качестве проекта будущего.
Иначе говоря, будущее должно корениться в прошлом и двигаться в сторону тех идеалов, которые были намечены в прошлом. Если угодно, это консерватизм. Поэтому всё течение евразийства -- от Савицкого до Трубецкого -- можно рассмотреть как учение внутри русской философии, русской жизни, русской науки, которое максимально остро осознало сухопутную идентичность русского общества. Мы все являемся в той или иной степени евразийцами и по нашему географическому местонахождению, потому что мы выросли на этой земле, и по нашим взглядам, потому что мы — часть русского евразийского общества.
Во второй половине ХХ века сформировался блок НАТО, Североатлантический альянс, представляющий союз США, нового флагмана цивилизации Моря, и Европы, точнее, совокупности европейских стран, ориентированных на стратегические интересы США. Это связь Европы с Америкой в интересах цивилизации Моря. С этого момента в геополитический обиход был введен термин «атлантизм». Атлантизм — важнейшее геополитическое явление, стратегически означающий альянс США и Западной Европы, а ценностно — заявку на доминацию, превосходство торгового типа над другими типами цивилизации. Иными словами, атлантизм — это власть торговцев, ориентированная на либеральные ценности. Однако это не моральные, но исключительно геополитические категории. Поэтому пара атлантизм-евразийство является точным синонимом пары Море-Суша, но применительно к ситуации, которая сложилась во второй половине ХХ в.
В завершение знакомства с геополитическим методом можно сказать, что к евразийцам принадлежал Лев Гумилев (1912-1992), считавший себя учеником Савицкого. Гумилев – крупнейший русско-советский этнолог, о геополитике он формально ничего не писал, но если понимать смысл и структуру геополитического метода, то у Гумилева можно найти очень важные и ценные замечания по поводу геополитических процессов[73].
Полноценная российская геополитическая школа, обобщившая всё вышесказанное и облекшая его в достаточно строгие формы, сложилась в виде небольшого кружка в конце 1980-х гг., когда падение советской идеологии оставило гигантский идеологический вакуум. Появилась острая необходимость в методе позволяющем ориентироваться в тех процессах, что происходили в международной сфере. Тогда же было замечено, что американская политическая, научная и дипломатическая элита на всем протяжении ХХ века в значительно большей степени руководствовалась геополитическими моделями, нежели собственно защитой либерально-демократических ценностей. Более того, было замечено тождество стратегического и идеологического в американском подходе.
Тождество ценностного и стратегического в одном и том же геополитическом импульсе является абсолютной осью мировоззрения американской правящей элиты. Когда наши коллеги увидели, что идеология для американцев — ровно половина их мировоззрения, и что идеология неотделима от стратегии, тогда, естественно, с нашей стороны стал складываться некий ответ, который в конце 1990-х частично облекся в так называемый «путинский курс». Наши силовики, военные, часть политиков стали понимать, что отказ российского общества от коммунизма не кладет конец конфликту с Западом. Все обещания и прогнозы прекращения противостояния по мере деидеологизации были ложью, с помощью которой владеющие геополитикой американцы обманули не владеющих геополитикой коммунистов. Так не владеющие геополитикой коммунисты утратили страны Варшавского Договора, страны СССР, СНГ. Именно в момент катастрофических территориальных потерь начала 1990-х годов и родилась российская геополитическая школа, называющая себя евразийской или неоевразийской.
В настоящее время происходит медленная, с огромным отставанием, синхронизация самосознания политической элиты России с самосознанием геополитической элиты США. Не будем забывать, что в геополитике всегда доминировали именно англосаксы. Макиндер первым осмыслил ее главные фундаментальные закономерности и первым принялся ее внедрять на практике. Уже тогда, будучи эмиссаром Антанты на Украине, он занимался вопросом, как можно лучше произвести сецессию Украины от тогдашней коммунистической России. То же самое сегодня делают современные американские геополитики Брюс Джэксон, Збигнев Бжезинский, Стивен Манн и множество других людей. Прошло сто лет, но мы видим всё те же самые процессы, те же самые сетевые модели, ту же самую геополитическую борьбу за расширение Rimland и блокирование Heartland. А Россия всё так же ведет, может быть, иногда успешную, но, как правило, не слишком последовательную отчаянную борьбу за выход к теплым морям для того, чтобы прорвать «кольцо анаконды», смыкаемое англосаксонским миром вокруг России.
Итак, смысл геополитической топики заключается в органичном тождестве ценностного и стратегического. Геополитика утверждает, что ценностный и стратегический аспекты тождественны. Мы часто утверждаем, что ценности — одно, а интересы — другое, что они не одно и то же в аксиологической философии и в конкретной политике. А вот в измерении геополитики ценности и интересы совпадают. Это и есть специфика геополитической топики — объединение ценностей и интересов, идей и стратегических проектов.
Обрисованную в целом геополитическую топику мы будем применять к русской истории. Мы рассмотрим русскую историю, ее отношение к пространству, отношение русского общества и государства к различным импульсам, с которыми они сталкивались на своих ранних, средних и поздних этапах, с точки зрения геополитической топики.
Нашей задачей мы видим помещение русской истории, истории русского общества, русской социологической и социальной истории в контекст геополитических координат. Мы постараемся проследить, как Суша и Море взаимодействуют друг с другом, например, на раннем этапе возникновения славянской государственности. Мы рассмотрим, каково геополитическое значение Киевской Руси, феодальной раздробленности, Московской Руси, монгольских завоеваний, петровской Руси, СССР и современной Российской Федерации. Иными словами, наша задача — поместить основные моменты русской истории в геополитическую систему координат, и сделать то, что еще, по сути, никем не было сделано: написать геополитическую историю России.