ГЕОПОЛИТИКА.р.5.
§ 2.1 Геополитика и перспектива взгляда
Геополитика существенно отличается от социологии геополитики, но чтобы сочетать первое со вторым, необходимо знать и то, и другое. Термин «геополитика» был введен в XIX в. шведом Рудольфом Челленом[54](1864-1922). Он также предложил термины для дескрипции новых специфицированных дисциплин — «этнополитика», «кратополитика», но они, в отличие от геополитики, не выдержали проверки временем.
Геополитика — это дисциплина, занимающаяся отношением государства к пространству. Этимология термина очевидна — от греч. πολις, государство, и γεa, земля. Геополитика изучает отношение государства, политической системы, политического организма к ландшафту, к территории, к земле, к пространству.
Одним из предшественников Челлена, пользовавшихся геополитическим подходом, можно считать немца Фридриха Ратцеля (1844-1904), основателя политической географии, или антропографии. Он предложил учитывать пространственный фактор как один из главных в международных политических отношениях. И хотя Ратцель не употреблял термина «геополитика», именно к нему восходят основные философские, концептуальные элементы геополитики. Одной из важнейших идей Ратцеля была идея «государства как формы жизни». Представление о государстве у Ратцеля восходит к традиции органицистской немецкой школы, предполагавшей отношение к государству не как к механистической конструкции, но как к живому существу. То есть государство рождается, созревает, деградирует и исчезает. Государство представляет собой форму жизни, и это живое существо вписано в ландшафт, как растения или животные, как другие формы жизни. Государство растет из почвы, адаптируется к почве, живет на ней, занимает территорию, расширяясь, сужаясь или сохраняясь в пределах этой территории, адаптируясь к почве.
Существуют две глобальные философские теории, распространяющие свои суждения на науку: органицизм и механицизм. Им соответствуют две метафоры — метафора дерева и метафора часов. Согласно метафоре часов, или механицизму, государство, общество, социум, политика представляют собой механизм. С точки зрения метафоры дерева, государство, общество, человек, культура представляют собой организм. Разница в подходах заключается в том, что в первом случае мы можем разъять что-либо как механизм на составные части, а потом собрать заново, а в другом случае — нет. Если мы, например, спилим дерево, а потом попытаемся его поставить на место, ясно, что из этого ничего хорошего не выйдет. Если мы расчленим какое-либо живое существо, то вернуться к предшествующему состоянию уже не удастся. Может быть, куски сшить и можно, но это будет чучело.
Органицизм и механицизм можно встретить и в социологии, и в политологии, и в различных философских и даже естественнонаучных дисциплинах. В одном случае мы будем рассматривать, подобно Декарту[55] или Галену[56], человека как механизм. Жюльен Офре де Ламетри даже написал книгу «Человек-машина»[57], где легкие человека уподобляются кузнечным мехам, печень — огню, на котором всё жарится и варится, суставы — рычагам, так или иначе помогающим поднимать тяжести. Современная медицина исходит исключительно из механицистских представлений о человеке и мире. Органы рассматриваются как существующие отдельно от всего организма. Отсюда идея трансплантации, предполагающей, что можно взять и заменить один орган другим. Такой подход был категорически неприемлем для сакральной ятромедицины, рассматривавшей человеческое существо как целостное, в котором ничего без очень серьезных последствий кардинально поменять нельзя.
Геополитика основана именно на органицистском подходе. Поэтому с точки зрения геополитики совершенно не все равно, где находится то или иное государство, где живет то или иное политическое сообщество, в каком ландшафте и на какой территории. Первых геополитиков и, в первую очередь, Ратцеля[58] обвиняли в так называемом «географическом детерминизме». Что это означает? Детерминизм — это предопределенность. В зависимости от того или иного ландшафта политические системы организуются тем или иным образом. Примером географического детерминизма, в частности, является потамическая теория цивилизаций. Потамическая — от греческого слова «ποταμος», «река». Потамическая теория цивилизации гласит, что цивилизация возникает там, где речные потоки пересекаются, так или иначе сходятся между собой. Там, где реки текут параллельно друг другу и не пересекаются, государств не возникает. Если мы посмотрим на историю, на географический рельеф всех известных нам государств, мы увидим, что это правило соблюдается. Там, где сходятся водные пространства, например, в Междуречье, в дельте Нила, в Западной Европе, возникают цивилизации. В России, например, это пересечение русских рек — бассейнов Оки и Волги. В таких местах цивилизации возникают раньше. А там, где реки текут параллельно, — например, в Германии или в Сибири, цивилизации складываются очень поздно. Поэтому германское государство возникло последним в Европе, хотя немцы – один из наиболее государствообразующих народов. Они создали европейскую политическую систему за счет своих франкских, германских династий, но тем не менее собственное полноценное государство у них появилось вообще чуть ли не в конце XIX в. До этого были раздробленные княжества: отдельно Пруссия, отдельно Австрия, отдельно Бавария. Бисмарк железной рукой собрал эти земли. Но это произошло лишь в конце XIX в., когда у Франции за плечами была чуть ли не тысячелетняя история. При этом Франция создавалась при участии тех же немцев. Но реки во Франции текли правильно, а в Германии — нет.
Или, например, Якутия. Наша Сибирь безгосударственная потому, что там реки текут параллельно. Пересекаем Урал, и здесь реки начинают пересекаться. Отсюда мощная долгая история Московской Руси. Это пример потамической теории. Многие считают, что она утратила свое значение, но цивилизации тем не менее сложились в те времена, когда этот фактор имел существеннейшее значение, и как раз именно такого рода цивилизации уже накопили определенный запас исторического развития. Поэтому это не малозначимый фактор даже сегодня. При этом патомическая теория — один из ярчайших примеров географического детерминизма.
Р. Челлен предложил систематизировать геополитические знания, рассматривая отношение государства к пространству как абсолютно необходимый элемент любого политологического анализа. С этого момента слово геополитика начинает свое шествие в истории. Вначале у Челлена геополитика была частью политологического знания. Иными словами, она представляла собой часть политологии, прикладной политологии, и лишь постепенно обособилась в отдельную дисциплину.
§ 2.2 Атлантизм. Seapower. Создатель геополитики Джон Хэлфорд Макиндер
Поворотным моментом в истории геополитической дисциплины была публикация в 1904 г. в английском журнале «The Geographical Journal» статьи Макиндера (1861 – 1947), которая называлась «Географическая ось истории»[59]. Макиндер, по сути дела, набросал основы методологии и топики геополитического мировоззрения или миросознания, и, по сути, этот небольшой текст лежит в основе развития всей геополитики в течение ХХ века. C этого момента интуиция Ратцеля о том, что государство есть форма жизни, на которую влияет пространство, а также интуиция Челлена о необходимости учитывать пространственный фактор в политологии и придавать государствам особый индекс при любом политологическом анализе, превращаются в некое стройное представление о мире. Именно Макиндер является создателем и разработчиком геополитической топики.
Что такое топика? Топика – это структура концептуального знания. Слово топика происходит от греческого слова «τοπος», «место», но речь идет не о месте физическом, а о месте концептуальном. Иными словами, это некая география идеи. Топика – это география идеи, пространственное изображение идеи. Можно сказать, это схема, которая лежит в основе того или иного научного подхода, того или иного научного метода.
Д. Х. Макиндер был практическим политиком. Он выполнял роль верховного комиссара Антанты по Украине во время гражданской войны и был представителем сил Антанты у Врангеля. Иначе говоря, он занимался активной геополитикой, полагая, что геополитическое знание является лишь подсобным материалом в идее реализации британских интересов. Но, может быть, сам того не ведая, в своей статье он изложил нечто гораздо большее, нежели практические наблюдения за тем, что именовалось в то время, в XIX в. — в начале ХХ в., Большой Игрой, «Great Game[60]». Тогда этим словом обозначалось противостояние Англии и Российской империи, целью которого было получить контроль над пограничными зонами, начиная с Европы, Балтийско-Черноморского бассейна и Кавказа и заканчивая центральной Азией, Тибетом и Дальним Востоком. На всем пространстве Евразии между Российской империей и Англией шла борьба. Англия всячески нас оттесняла, а мы пытались отстоять территории. Это и называлось «Great Game». Об этом много писал Р. Киплинг[61]. И колониальные авантюры XIX в. Великобритании в значительной степени руководствовались конкуренцией с Россией.
«Большая Игра» признавалась и осознавалась фактически всеми в XIX веке, и Макиндер попытался ее концептуализировать. Каковы же результаты? Мы получили не просто концептуализацию противостояния британского империализма и русского геополитического национально-освободительного движения против английских агентов, но совершено новую науку. Другими словами, занимаясь практической политикой, Макиндер нащупал подход, ключи к науке, которая имеет гораздо большее значение, гораздо большую степень автономности, универсальности, нежели решение конкретных проблем по отделению Украины от России или натравливанию проанглийских антантовских «белых» на евразийских «красных», засевших на сухопутной территории.
Смысл макиндеровской статьи «Географическая ось истории» сводится к тому, что существуют два типа цивилизаций. Одну из них он назвал «цивилизацией Моря», имея в виду Англию, владычицу морей. Как раз в то время идея морского права активно дискутировалась. Эта идея очень интересна с точки зрения правовой истории. Англичане в конце XIX века ввели в качестве международного закона обязательность английского контроля над мировым океаном. Они заявили, что владеют им по факту, и значит, их торговые суда должны беспрепятственно проплывать по всем водам мирового океана и «де юре». Впоследствии, в эпоху Вильсона, американцы также хотели заявить, что интересы Америки — это интересы всего мира, и все представители мира должны подчиняться интересам Америки. Иными словами, тогда как раз была очень свежа и актуальна идея придания факту мирового империализма некоего юридического или научного обоснования. Макиндер был классическим мировым империалистом, придававшим своему взгляду на мир концептуальные черты. Поэтому, будучи очень проницательным и тонким человеком, он провозгласил, что существуют две цивилизации: цивилизация Моря и цивилизация Суши.
Цивилизация Моря — это англосаксонский мир, Англия. А цивилизация Суши представлена, если брать исключительно европейский контекст, Западную Европу, восточными, варварскими, с точки зрения прочих европейцев, немцами, которых даже до Второй мировой войны называли гуннами, считая их потомками Аттилы. Отношение к немцам в Европе, кстати, примерно такое же, как у нас к кавказцам. То есть это «люди» и «европейцы», но всё-таки немножко другие, нежели жители Западной Европы. По крайней мере в эпоху Первой и Второй мировых войн немцев прямо называли гуннами в уничижительном значении этого слова. Однако Германия представляет собой цивилизацию Суши только в рамках Европы. В глобальном смысле, конечно же, цивилизацией Суши является Россия. В геополитике для нее существует и другое определение — «Heartland», «сердцевинная земля». Термин «Heartland» был введен Макиндером, который и называл эту «сердечную страну» географической осью истории.
Изначально геополитика, по сути дела, была наукой победы над Россией. Макиндеру принадлежит фраза: «Кто контролирует Heartland, контролирует всю Евразию. Кто контролирует всю Евразию, контролирует весь мир». Это ключевая геополитическая формула. Исходя из нее, Макиндер решил выяснить, а не является ли феноменология англо-русского противостояния, Большой Игры, специфическим свойством или обстоятельством исключительно XIX–ХХ вв., или же можно отыскать в истории некие аналогии. И он пришел к выводу: противостояние цивилизации Суши и цивилизации Моря можно проследить вплоть до древности. Нечто аналогичное мы находим и в противостоянии Рима и Карфагена. Карфаген — по всем параметрам — типично морская цивилизация. Там доминирует наемная армия, все ценности являются ценностями ликвидными. Ориентация на деньги и бизнес в Карфагене была определяющей для этой демократической цивилизации, практикующей ритуальные убиения младенцев. Рим же представлял собой полную антитезу Карфагену. Это была культура застойная, героическая, мужественная, где основные ценности заключались в иерархическом подчинении, послушании, обустройстве всего пространства в соответствии с определенной иерархической структурой. Рим — это жесткий прямолинейный стиль цивилизации, ориентированной исключительно на вертикаль, на подчинение императору. Если Карфаген представлял собой гибкую торговую цивилизацию, то Рим — цивилизацию силовую. Иначе говоря, Карфаген воплощал собой либерализм, а Рим — традиционную силовую структуру. Карфагенские либералы покупали всё, что им было надо, в том числе и армию. А римские герои всё, что им было надо, отбирали.
Противостояние цивилизации Суши и цивилизации Моря сказывалось в методиках захвата полезных и необходимых ресурсов. Карфагеняне предпочитали покупать, римляне отбирать. Карфагеняне воровали, римляне грабили. Воровство и грабеж — разные вещи. Вор приходит тихо, он крадется и оставляет всё, как будто так и было. Грабитель же приходит, выламывает дверь, забирает всё и уходит. Помимо воровства, конечно, у цивилизации Моря были и позитивные стороны. Карфагеняне развивали бизнес, торговлю, они избороздили своими кораблями всё Средиземноморье, отличились в работорговле, приносили детей в жертву великой матери, Молоху и Ваалу. Римляне тоже могли кого-нибудь убить в гладиаторской битве на глазах у всего народа, который только аплодировал, подбрасывая вверх римские шапочки.
Рим хранит свое величие — это героизм, гигантские империи, территории, легионы, идущие ровными когортами и побеждающие всё, что встречается на их пути. Карфаген просачивается тихо, невидимо, как сетевыми змеиными кольцами, опутывая всё своими интригами и заговорами. Рим воевал с Карфагеном в течение трех Пунических войн, которые, с точки зрения Макиндера, суть вечные, не кончающиеся войны. И если древние Пунические войны завершились, то в современном мире идут новые Пунические войны. Только в начале ХХ веке на месте Рима, по Макиндеру, находилась застойная, страшная, неподвижная героическая Россия, отбирающая всё, что плохо лежит. А ей противостоял новый Карфаген — Англия, ловкие демократические торговцы, защитники прав человека, распространяющиеся по миру, оперативно всё скупающие, в том числе и интеллектуальную элиту. И вроде бы внешне всё тихо, демократично: права человека соблюдаются, гражданское общество присутствует. Но при этом всё пронизано сетями и скуплено.
Еще одна приведенная Макиндером аналогия -- противостояние Спарты и Афин. Спарта, согласно Макиндеру, — цивилизация Суши, Афины же – цивилизация Моря. Афины — это демократия, равенство, бесконечные дебаты и обсуждения, ареопаг. Спарта — короли, жесткость, аскетизм. Противостояние Спарты и Афин, по Макиндеру, было противостоянием не просто двух исторических полисов, но двух типов цивилизаций,
Макиндер утверждал, что афинский и карфагенский типы цивилизаций были унаследованы Голландией, затем Венецией, еще позже — Англией. Англия для Макиндера была последней стоянкой, последним воплощением карфагенской цивилизации Моря. Что касается цивилизации Суши, то можно сказать, что она от Спарты, а затем Рима через средневековую Европу постепенно сдвинулась к Heartland. Москва неслучайно была названа «Третьим Римом». Мы являемся наследниками именно сухопутной героической цивилизации.
Итак, от чисто стратегического анализа отношений двух империалистических держав — Великобритании и Российской империи Романовых — Макиндер переходит к анализу цивилизационного дуализма, объясняющего, с его точки зрения, содержание международных процессов. По сути дела, мы переходим к социологическому значению международной политики, к социологии международной политики: здесь открывается не просто стратегическая битва за ресурсы, а столкновение двух цивилизационных типов, двух ценностных социальных систем. Таким образом, цивилизация Суши и цивилизация Моря приобретают для нас двойной характер. Мы можем поместить и расположить цивилизации Суши и Моря в географическом пространстве, а можем — в пространстве ценностном, аксиологическом. Геополитика оперирует именно с двумя накладывающимися друг на друга картами. Одна — чисто географическая, другая — ценностная, аксиологическая. Через наложение аксиологической карты на географическую, мы получаем геополитическую топику. Геополитическая топика, таким образом, может быть представлена как стратегический анализ противодействующих сил, а может — как абстрактное, умозрительное описание столкновения двух типов цивилизаций. Этим двум типам цивилизаций позже крупнейший немецкий социолог В. Зомбарт дал определения «героическая» и «торговая»[62]. По сути дела, здесь мы находим точное соответствие топике Макиндера. Зомбарт выделял два типа обществ: общество героев (цивилизацию Cуши, по Макиндеру) и общество торговцев (морское общество). Но Зомбарт ничего не говорит нам о географическом и историческом расположении этих обществ. Он строит чисто социологическую ценностную модель. У Макиндера же анализ постоянно переходит с ценностного на стратегический уровень. Особенность геополитики как раз в том и состоит, что эта дисциплина способна легко и непротиворечиво переходить с одного уровня на другой. Можно оценивать стратегические взаимоотношения, а можно — цивилизационные. Всякое цивилизационное, социологическое явление, в рамках геополитической топики можно оценить с точки зрения его близости к стратегическим интересам. И, наоборот, при рассмотрении стратегических интересов видятся цивилизационно-ценностные аспекты. В этом суть геополитики.
В геополитике приводятся в соответствие две системы: ценностная и стратегическая. Сторонник либерализма, то есть торговой цивилизации, будет сторонником цивилизации Моря. Сторонник традиционного устоя, Суши, будет противником цивилизации Моря с ее либерализмом. И как бы ни пытались избежать либералы нового поколения этой геополитической связи, она их преследует, потому что законы геополитики действуют безотказно.
§ 2.3 Карл Шмитт: Земля и Море
Наиболее серьезный вклад в геополитику как науку внес Карл Шмитт, (1888 -1985), немецкий юрист и философ. В своей небольшой, но очень значительной работе «Земля и Море»[63], он показал, что Суша, как таковая, не должна рассматриваться в качестве только физического явления и что выделение Макиндером пары – цивилизация Суши и цивилизация Моря -- сочетающей стратегию и ценностные системы, является не частно-научным, а общекультурным и даже философским обобщением. Суша и Море у Карла Шмита как базовая пара геополитической топики приобретает характер, можно сказать, духовно-цивилизационного образа. Другими словами, цивилизация может оставаться сухопутной, даже если она захватывает господство над морями, как, например, Испания. Цивилизация может оставаться сухопутной, даже если она является островом, окруженным со всех сторон морем, как Япония. Цивилизация также может стать морской, если, выйдя в стихию Моря, эта цивилизация принимает логику Моря. Народ может быть мореплавателем, но море воспринимать как промежуток между одной сушей и другой. Шмитт иллюстрирует это организацией политических систем в испанских колониях. Где бы испанцы ни создавали свои колонии, они всегда утверждали иерархии героического свойства, подобно римлянам. Они мыслили себя носителями Суши, покоряющими море. Сухопутный характер испанской цивилизации для Шмитта очень важен.
Другой пример — англосаксонские мореплаватели. Англия поначалу ощущала себя как вполне сухопутная европейская держава, поскольку Ла-Манш был просто ручейком, отделяющим их от Европы, и как остров англичане себя долгое время вообще не осознавали. Но, как показывает Шмитт, вступив в Море, англичане встали на сторону Моря. Они стали смотреть на Сушу с позиции Моря, и это совершенно изменило их сознание. Из аристократических, верных Англии отрядов они превратились в пиратов -- в «пиратов Ее Величества». Кто такие пираты? Это свободное анархическое общество, развивающее индивидуальные достоинства или недостатки каждого (алкоголизм, жадность, грубость и жестокость), бороздящее моря, которые рассматриваются как абсолютно отчужденная, ликвидная, то есть жидкая стихия.
Отличие существования Моря от Суши, в том числе, заключается и в том, что Море населено неприручаемыми животными. Их можно поймать, съесть, но их невозможно приручить. И сама морская стихия — это вода, которую невозможно пить. Матрос, попавший в бурю и потерявший паруса, плывет на корабле, изнывая от жажды. Кругом вода, а выпить ее нельзя. Это обманная вода, демоническая вода, антивода. Уж лучше бы не было ничего, чем вода, пить которую невозможно. И находясь по горло в воде, матрос умирает от жажды. Эту воду настоящий матрос, особенно переживший морские напасти, может только ненавидеть. И вот ненависть к воде, к Морю, постепенно формирует в нем патологическую любовь к этой стихии. То есть пират — это тот, кто ненавидит вообще всё, потому что он ненавидит стихию, его окружающую.
Еще одно свойство пирата. Мы знаем, что женщина на корабле всегда считалась очень дурным знаком, предвещающим кораблекрушение. Корабль — это всегда чисто мужской коллектив, экипаж матросов. Там не предполагается женщин. Но если долго не видеть женщин, понятно, чем начинают заниматься моряки. Развитие отношений мужчина-мужчина в социологии корабля, конечно, идет быстрее, нежели в социологии Суши. Для испанских моряков, к примеру, отсутствие женщин — это временное явление. Они покидают женщин в одном порту и находят в другом. Но люди, которые махнули рукой на Сушу, уже рассматривают всё с точки зрения Моря, поэтому они адаптируются к этому кораблю. Футбол, например -- игра чисто англосаксонская и пиратская. Известен факт, что пираты играли отрубленными головами врагов или моряков, захваченных на абордаж. Не случайно, в частности, пират Фрэнсис Дрейк был пожалован титулом сэра за огромное количество отрезанных голов, отобранных сундуков, взятых на абордаж кораблей. Поскольку Англия билась с Испанией за господство над морем, Ее Величество королева Англии поощряла своих пиратов, чтобы они нападали именно на благопристойных, служащих своей стране испанцев. Это была борьба в море между Сушей и Морем, как блестяще показывает Карл Шмитт.
Одной из лучших иллюстраций идеологемы Моря для Карла Шмитта является произведение Мелвилла «Моби Дик», где писатель, становясь на сторону кита, полностью переходит на позиции Моря. Карл Шмитт также предложил два библейских образа для описания двух типов цивилизаций: образ Левиафана и образ Бегемота. Левиафан – это морское чудовище, Бегемот – сухопутное. Иначе говоря, цивилизация Суши изображается образом Бегемота, цивилизация Моря – образом Левиафана.
§ 2.4 Петр Савицкий и Карл Хаусхофер
Идеи геополитики Макиндера подхватили два ярких ученых: немец Карл Хаусхофер и наш соотечественник Петр Николаевич Савицкий (1895 — 1965). Хаусхофер у истоков национал-социализма был близок к Гитлеру, потом ушел в оппозицию, его сын Альфред Хаусхофер принимал участие в штауфенберговском покушении на Гитлера в 1944 году и впоследствии был казнен в Моабитской тюрьме. Хаусхофер основал «Журнал геополитики», применяя макиндеровские идеи к интересам Германии. В частности, с точки зрения Хаусхофера, экспансия с севера на юг по меридианальным осям осуществляется гармонично, а широтная экспансия, с Востока на Запад и с Запада на Восток, – катастрофична[64].
Интересно, что в Японии, где Хаусхофер при Вильгельме II, в эпоху Второго Рейха, был военным атташе Германии, где он познакомился с японской концепцией «chiseigaku[65]». Это японское название «геополитики». Японский язык -- наверное, единственный, в котором существует собственное название для этой дисциплины. Во всех остальных – пользуются термином греческого происхождения. «Chiseigaku» – интересное название. Оно происходит от «gaku», «учение», и «chisei» – «живая земля». Отталкиваясь от этого термина, Хаусхофер сформулировал концепцию «Lebensraum», получившую два толкования. Одно из них, сугубо национал-социалистическое, рассматривало «Lebensraum» как «жизненное пространство». На этом понимании обосновывалась экспансия на восток – движение против СССР. Но сам Хаусхофер толковал «Lebensraum» как «живое пространство», в духе «чисейгаку». Живое, а не жизненное. Поэтому Хаусхофер был ярым противником нападения Гитлера на Россию. В своей статье «Континентальный блок» он говорил о необходимости альянса между Германией, Россией и Японией для того, чтобы объединить сухопутные державы. Хаусхоферовская идея создания оси «Берлин-Москва-Токио» против цивилизации Моря полностью расходилась со взглядами Гитлера и национал-социалистов, что вызвало гонения на Хаусхофера и его «Журнал геополитики».
Вторым продолжателем идей Макиндера можно считать Петра Савицкого[66], который был заместителем Струве в правительстве Врангеля. Вместе с князем Н.С.Трубецким (1890 — 1938) он был организатором Евразийского движения, одним из основателей евразийской философии. Значение Петра Савицкого, хотя он собственно геополитике посвятил буквально пару статей, в том, что он, познакомившись с идеей Макиндера, предложил ее нам, русским, принять на свой счет. Он выявил и описал нам суть нашей цивилизационной и пространственной судьбы. Сохраняя нашу цивилизационную сухопутную идентичность, мы должны стратегически отстаивать имперское расширение России, направленное, по логике Большой Игры, во все стороны для блокирования англосаксонского морского господства. Иными словами, Савицкий был первым автором, принявшим топику Макиндера, но как бы с другой стороны шахматной доски. Макиндер всё видел с точки зрения успехов реализации англосаксонской империалистической стратегии, а Савицкий предложил всё рассмотреть с точки зрения русской контр-стратегии. Таким образом, хотя он почти ничего толком на эту тему не написал, было достаточно двух-трех его интуиций для того, чтобы фактически выстроить то, с чего началась уже тогда, в эпоху Белого Дела 1920-х годов, русская геополитика.
Евразийское движение Петра Савицкого и Николая Трубецкого, по сути, являлось цивилизационным выражением российской геополитики. Но несмотря на то, что сам Савицкий был географом по образованию, львиная доля его евразийского наследия посвящена защите цивилизационной идентичности российской цивилизации. Стратегическая безопасность затронута в гораздо меньшей степени. Однако именно евразийцы дали возможность рассмотреть геополитическую картину с другой позиции.
Макиндер видел всё со стороны Моря, Савицкий — со стороны Суши, хартланда. Хаусхофер находился между ними. Однако, с его точки зрения, анализ геополитической германской идентичности подводил к тому, чтобы быть с евразийцами. И поэтому первые евразийцы публиковали некоторые свои тексты в журнале Хаусхофера. Рихард Зорге, наш агент, работавший в Японии, тоже публиковал свои материалы у Хаусхофера.
В геополитическом германском контексте разрабатывались модели, позже воплотившиеся в «пакт Молотова-Риббентропа». Речь шла об объединении России с Германией против англосаксонского мира. Таким образом, геополитические идеи уже в ХХ веке имели самое прямое влияние на реальную политику. И будучи методологией осмысления международных процессов, в значительной степени эти концепции влияли на реальную политику и судьбы народов.