Геополитика. (окончание) https://www.geopolitica.ru/bind/geopolitika

 ООН на современном этапе: геополитический анализ

С точки зрения многополярности можно посмотреть и на Организацию Объединенных Наций — в той форме, в которой она существует в актуальных геополитических условиях. ООН представляет собой итог предшествующей стадии глобализации, связанной с Вестфальской системой и отчасти с двухполюсным миром. В ООН мы имеем дело с парадигмой международного права, соответствующей «второму» и «третьему номосу» Земли, по К. Шмитту, тогда как сегодня в целом мы постепенно переходим к «четвертому номосу Земли» (либо однополярному, либо многополярному). Именно поэтому наиболее радикальные сторонники однополярности и глобализации все чаще выступают с критикой ООН, и даже с призывами к роспуску это организации.

На месте ООН представители жесткой американоцентричной однополярности предлагают создать «Лигу Демократий»82 во главе с США, а мондиалисты — «мировое правительство». Это два направления правового оформления новой расстановки сил в мире. В такой ситуации ООН становится консервативным институтом, сдерживающим тенденции развития глобализации. Хотя изначально ООН (как и Лига Наций, которая была ее предшественницей между Первой и Второй мировыми войнами) задумывалась как инструмент «глобализма», ее формат, с учетом краха двухполярного мира и ухода социалистического лагеря и СССР с мировой арены, устарел и тормозит институционализацию и легализацию иной картины мира.

В такой ситуации, если процессы глобализации пойдут по атлантистскому сценарию, реформирование (начиная с изменения структуры Совета Безопасности, о чем уже сегодня идет речь), а затем и роспуск ООН будут неизбежны. Однако переходные условия настоящего момента позволяют использовать ООН и сторонникам многополярного мира. Не представляя собой институт многополярности в чистом виде, перед лицом активизации однополярных и глобальных тенденций ООН может выполнять, временно и прагматически, защитную функцию, противодействуя этим тенденциям по инерции и самой структуре своего устройства. Это прекрасно осознают в США, подвергая ООН все более жесткой критике, высмеивая ее несостоятельность и недееспособность, укоряя в растрате впустую средств, выделяемых на ее содержание83 и т. д. В такой ситуации сторонники многополярного мироустройства вполне могут использовать ООН как прикрытие для организации более эффективных институтов многополярности. Воспринимая ООН как форму уходящего миропорядка, пока еще выживающую в тени его постепенного распада, и продлевая как можно дольше эту постепенность, можно попытаться в старых рамках заложить основы новых правовых институтов.

Если следовать этой линии осознанно и последовательно (как и поступает сегодня Российская Федерация, активизировавшая свою деятельность в ООН с 2007 г. и увеличившая свою долю в финансировании этой организации), можно достичь определенных результатов:

– продлить сопротивление процессу однополярной глобализации и тем самым выиграть время для подготовки собственно многополярных структур и институтов (это наиболее вероятный проект);

– превратить ООН в момент окончательного кризиса в отношениях с США и перехода США к учреждению «Лиги Демократий» в собственно «многополярную структуру» (этот сценарий менее вероятен, т. к. ему будут активно противодействовать атлантистские силы, которые явно не оставят без боя такой институт своим стратегическим противникам).

БРИК+C: геополитика «второго мира»

Примером первого приближения к разработке многополярной международной структуры является создание неформального клуба «БРИКCC» выражает собой формы геополитического самосознания тех держав, которые, с одной стороны, имеют огромные достижения в экономической, военно-технической и ресурсной сферах, но вместе с тем существенно уступают странам Запада, существенно превосходя при этом все остальные незападные страны. Три державы обладают ядерным оружием (Россия, Китай, Индия), а Бразилия, по мнению некоторых ресурсов, близка к этому85. Южная Африка также является региональным гегемоном африканского континента. Китай и Индия в общей сложности насчитывают больше двух миллиардов населения. Россия обладает гигантскими территориями и природными ресурсами, а также сохраняет достаточно высокий военно-технический потенциал. Бразильская экономика развивается ускоренными темпами, превращая страну в регионального лидера и ядро всей Латинской Америки. Если сложить стратегический потенциал всех этих стран, то совокупно по многим параметрам он сопоставим со стратегическим потенциалом стран Запада, а в некоторых аспектах — и превосходит его86.

При этом все пять стран находятся в состоянии активной модернизации и впитывают — по разному алгоритму — те технологические возможности, которые предоставляет глобальный мир и мировая экономика.

В однополярной конструкции страны БРИКС мыслятся строго по отдельности, как промежуточные пояса между «ядром» и «мировой периферией». Элиты этих стран при таком подходе должны постепенно интегрироваться в мировую элиту, а массы — смешаться с другими низшими социальными стратами из соседних обществ, в том числе и из менее развитых через поток миграции, и утратить, таким образом, культурную и цивилизационную идентичность. То обстоятельство, что в странах БРИК развертываются глобализационные процессы, дает основание глобалистам полагать, что эти страны постепенно встроятся в общую систему однополярности.

Но с точки зрения многополярности, функции БРИК Смогут быть совершенно иными. Если эти четыре страны смогут сформулировать общую стратегию, оформить консолидированные подходы к основным вызовам современности и разработать совместную геополитическую модель, то мы получим готовый мощный международный институт многополярного мира, обладающий колоссальными техническими, дипломатическими, демографическими и военными ресурсами.

БРИКС можно осмыслить как потенциальный «второй мир»87. По определенным параметрам он будет отличаться и от «первого мира» («ядра», Запада) и от «третьего мира» («мировой периферии»). Если подойти к этому не с чисто количественных позиций (ресурсы, экономика, население, технологии и т. д.), но с учетом качественной особости обществ этих стран, т. е. с позиции культуры и цивилизации, то можно увидеть в БРИК нечто совершенно новое и оригинальное.

В однополярной перспективе «второй мир» (БРИКС) подлежит разделению на два сегмента: на элиты, интегрирующиеся в «первый мир», и массы, сползающие в «третий мир» и с ним смешивающиеся. Так оно происходит в ходе инерциального развития событий. Но если БРИКС осмыслит свою историческую функцию не как простой этап в становлении глобальной мировой системы (И. Валлерстайн), а как новую парадигму, которая выработает иную стратегию, сохранит пропорции между элитами и массами в рамках общего цивилизационного проекта, то «второй мир» может стать серьезной альтернативой «первому» и указанием пути (и спасением) для «третьего». В этом случае формат простого «клуба» четырех стран, имеющих много общих черт в современном моменте развития, может органически перерасти в основу мощной мировой организации, способной диктовать остальным участникам мирового процесса свои требования в ультимативной форме (если это потребуется), а не просто сообщать частное мнение об одобрении или неодобрении того или иного действия США и его партнеров (как это имеет место сейчас).

Представим себе такую ситуацию. США собираются начать военную операцию в Ираке. Франция и Германия «не одобряют» такого шага. А четыре ядерные страны — Бразилия, Россия, Индия и Китай — говорят: «нет, вы этого не сделаете!» Жесткость ультиматума будет подтверждена совокупным геополитическим потенциалом. По одиночке США может нанести непоправимый урон каждой из этих стран в отдельности — в военной, экономической, политической сферах. Но всем четырем странам — исключено.

Таким же образом могут решаться и другие вопросы, мнения по которым полярно расходятся у сторонников однополярного и многополярного мира — проблемы Сербии, Афганистана, Грузии, Тибета, Синьцзяня, Тавайн, Кашмира, а также ряд локальных проблем в Латинской Америке. Конечно, США постараются не создавать ситуаций, предполагающих заинтересованность в выработке общей позиции странами БРИКС каждой из стран одновременно. На это и делается вся ставка, поскольку по отдельности с каждой из стран «второго мира» можно отношения уладить.

Но смысл многополярности в том и состоит, чтобы выработать правила международного порядка, которые отвечали бы не частной ситуации, в которой отдельная, пусть крупная, держава получает желаемое, но общему принципу, когда США и их союзникам вообще невозможно было бы развязывать острый конфликт в одностороннем порядке, не считаясь более ни с кем. Вторжение США в Ирак глубоко не затронуло ни Китай, ни Россию, ни Индию, ни Бразилию. Вторжение в Афганистан было сиюминутно (так казалось, по крайней мере) выгодно России и отчасти Индии (блокирование очага воинственного радикального ислама). Но серия подобных шагов со стороны США рано или поздно возведет такую манеру поведения в принцип и положит в основу правовой модели — как мы видим в проекте «Лиги Демократий». Поэтому США необходимо в подобных случаях жестко останавливать — заранее и по принципиальным причинам, а не из-за того, что нечто ситуативно выгодно или невыгодно той или иной стране «второго мира». Тут-то и проявляется закон «разделяй и властвуй» («divide et impera», на латыни). Если «второй мир» будет консолидирован общей многополярной философией, стратегией и геополитикой, он будет недоступен однополярным интригам и сможет двигаться прямым путем к своей институционализации и приданию многополярным правилам правового характера.

Сегодня БРИКС как организация находится в самом начале большого пути, и никто не может обещать, что этот путь будет легким. Однако существующая форма клуба четырех великих держав уже представляет собой форму, прообраз международной структуры, которая могла бы постепенно стать институциональным ядром многополярного мира.

Шанхайская Организация Сотрудничества и ее геополитические функции

Другой структурой, которая имеет признаки многополярного института, является Шанхайская Организация Сотрудничества (ШОС)88. Она задумана как форма постоянных консультаций ряда крупных держав евразийского континента по поводу региональных проблем и вызовов, касающихся каждой из них. Сама идея ШОС свидетельствует о многополярном подходе, т. к. основана на предпосылках, что локальные проблемы должны решаться теми странами и теми обществами, которые имеют к ним прямое отношение. Глобальные инстанции при этом оставляются в стороне.

В ШОС на постоянной основе участвуют Россия, Китай, Казахстан, Киргизия, Таджикистан и Узбекистан. Этими странами эта организация и была учреждена в 2001 г. после того, как Узбекистан принял решение присоединиться к «Шанхайской пятерке», образованной Россией, Китаем, Казахстаном, Таджикистаном и Киргизстаном в период с 1996 по 1997 гг. в ходе подписания друг с другом ряда соглашений по военному сотрудничеству. При формальном равноправии всех участников ШОС диспаритет потенциалов очевиден: в основании этой организации стоят Китай и Россия, а остальные страны, из числа бывших союзных республик Средней Азии, представляют «буферный регион», в котором традиционно сильно российское стратегическое присутствие и постепенно нарастает китайское. Чтобы согласовывать эти процессы и учитывать позиции стран Средней Азии, а также решать технические вопросы (противодействия терроризму, наркоторговле, сепаратизму, организованной преступности и т. д.), ШОС и была создана.

Россия и Китай недвусмысленно выражают свою ориентацию на многополярный мир, что полностью соответствует и позициям остальных участников ШОС, поэтому данная организация может рассматриваться как один из многополярных институтов.

Показательно, что в качестве стран-наблюдателей в ШОС принимают участие Индия, Иран, Пакистан и Монголия, т. е. практически все крупные государства, имеющие непосредственное отношение к Центрально-Азиатскому регион. Если вновь обратиться к стратегическим аспектам многополярной теории, то мы увидим в ШОС потенциал для формирования полноценной коалиции Heartland’а, т. е. того четвертого полюса, который является ключевым для построения квадриполярной архитектуры.

Россия, Иран, Индия и Пакистан являются главными узлами в зоне евразийской пан-идеи. А Китай, со своей стороны, опорой многополярности и соседней державой, от которой во многом зависит строительство многополярного мира. То есть в ШОС, если предположить участие в ней стран-наблюдателей на постоянной основе, мы имеем дело с мощнейшим инструментом глобальной политики, функционально сопоставимым с БРИК (тем более что в ШОС присутствуют три из четырех стран БРИК), но имеющим привязку к евразийскому континенту.

Даже предварительные консультации по частным вопросам в таком составе уже превращают эту организацию в самостоятельную мировую силу. А проведение совместных военных учений (как это ежегодно имеет место, начиная с 2007 г.) при благоприятных обстоятельствах вполне может стать основой военно-стратегиче­ского партнерства, а может быть, и «Евразийского Альянса», симметричного Альянсу Северо-Атлантическому (НАТО).

ШОС представляет собой еще один пример постепенного правового оформления многополярности. А тот факт, что официальные декларации ШОС постоянно опровергают политический или стратегический характер этой организации, лишь показывает, что ее руководителя стараются максимально отложить момент прямой конфронтации с глобализмом и однополярным миром, действуя по той же логике, что и при отказе от прояснения геополитического и стратегического смысла «многополярности» (о чем речь шла ранее).

Интеграционные организации постсоветского пространства

Рассмотрим более узкие интеграционные структуры*, затрагивающие непосредственно территорию Heartland’а. К ним относятся:

– Евразийское Экономическое Сообщество, сокращенно, 
ЕврАзЭС (Россия, Беларусь, Казахстан, Киргизия, Таджики­стан) 89;

– Организация Договора о Коллективной Безопасности, сокращенно ОДКБ (Россия, Беларусь, Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Армения) 90;

– Таможенный союз (Россия, Казахстан, Беларусь) 91;

– Единое Экономическое Пространство (Россия, Казахстан, Беларусь, Украина);

– Союзное Государство России и Белоруссии92.

Все эти организации ставят перед собой задачи новой интеграции Heartland’а в новых условиях и так или иначе ориентированы в первую очередь на Россию и на воссоздание вокруг нее общего «большого пространства». Такая цель и политическая география участников показывает, что эти организации нацелены на создание многополярного мира, в частности, на создание полноценного полюса четвертой зоны (евразийской пан-идеи). С геополитической точки зрения все они являются чисто евразийскими по своему качеству. При этом надо заметить, что евразийская философия интеграции пока разработана довольно слабо и фрагментарно. Един­ственно, что не подлежит сомнению: интеграционные процессы в рамках этих институтов не основаны ни на прямой территориальной экспансии России (как это было в период Российской Империи), ни, что очевидно, на основе коммунистической идеологии (как это было в советский период). Поэтому логично предположить, что философия интеграции постсоветского процесса будет многополярной и евразийской, т. е. основанной на учете культурной, этнической и исторической самобытности каждого общества, вступающего заново в единое историческое «большое пространство» воссоздаваемого на новом историческом витке Heartland’а. Определенные шаги в этом направлении предпринимаются политиче­ским руководством Казахстана, чей президент Нурсултан Назарбаев открыто исповедует евразийские взгляды93. Именно он являлся инициатором создания большинства интеграционных структур, а в 1994 году в МГУ озвучил авангардный проект создания «Евразий­ского Союза» — как прямого аналога Европейского Союза, и даже предложил проект его «Конституции». Однако со стороны других участников этих структур, включая саму Россию, большого интереса к этой теме не проявляется, самым мягким объяснением чему (как мы уже неоднократно видели), вероятно, является нежелание обострять раньше времени отношения с США.

Вместе с тем США прекрасно осознают, что все интеграционные процессы на постсоветском пространстве неминуемо ведут к усилению Heartland'а и, следовательно, представляют собой угрозу американской военной гегемонии. Эти опасения находят выражение в официальных документах американского руководства — таких, как «план Вулфовица», настаивающий на том, что главной задачей американской стратегии безопасности является недопущение возникновения на территории Евразии блока, способного проводить самостоятельную политику без учета интересов США в регионе94. Поэтому в США была разработана система альтернативной организации постсоветского пространства. Смысл ее состоял в том, чтобы:

– оторвать страны СНГ от России;

– сблизить их с США и Евросоюзом;

– начать процесс интеграции их в НАТО;

– выстроить на пространстве СНГ антироссийскую коалицию;

– заменить в странах СНГ дружественные России или, по меньшей мере, нейтральные, политические режимы на антироссийские, прозападные и глобалистские;

– разместить в проамериканских странах американские военные объекты.

Для этой цели США и, в частности, фонд мондиалиста Дж. Сороса активно провоцировали «цветные революции» в Украине, Грузии, Молдове (попытки делались в Беларуси, Армении и Киргизии). А те страны, которые оказались в сфере влияния атлантизма, создавали собственные антироссийские. антиевразийские коалиции — такие как ГУАМ95 (Грузия, Украина, Азербайджан, Молдова) или эфемерное «Содружество демократического выбора», провозглашенное Ющенко и Саакашвили в 2005 г. (Украина, Грузия, Литва, Латвия, Эстония, Молдова, Словения, Македония, Румыния).

Таким образом, все постсоветское пространство было поделено на евразийскую (интеграционную) и атлантистскую (дезинтеграционную) зоны. Обе зоны были включены в правовые и институционные процессы, которые призваны были зафиксировать структуру этих пространств в юридической форме — либо в однополярном (атлантистском, глобалистском), либо в многополярном (евразийском) ключе. Поэтому несмотря на то, что интеграционные процессы на постсоветском пространстве и их институциональное оформление носят локальный характер, по своему значению они имеют глобальный масштаб — ведь речь идет о выполнении необходимого условия многополярного мира: воссоздания политического пространства Heartland’а в объеме, необходимом для того, чтобы стать полноценным полюсом квадриполярной конструкции.

Все интеграционные структуры постсоветского пространства имеют различный характер.

ЕврАзЭс представляет собой экономическую структуру, призванную объединить экономики входящих в него стран.

ОДКБ — военно-политический союз.

Таможенный союз, запущенный только к 2010 г. — реально действующий механизм, интегрирующий территории России, Казахстана и Беларуси в единую зону с полностью идентичной системой экономического законодательства (в рамках таможенного союза все трансакции, транспортные тарифы и т. д. осуществляются так, как если бы они находились в пределах единого государства).

Союзное Государство России и Беларуси — одобренная политическим руководством обеих стран и ратифицированная парламентами инициатива по созданию единой наднациональной государственности с общей системой управления, единым парламентом и т. д. Союз существует юридически, но его практическая реализация сталкивается с целым рядом трудностей.

Единое Экономическое Пространство — провозглашенная в 2003 г. президентами четырех стран (России, Казахстана, Беларуси и Украины) инициатива экономической интеграции. Отличается от ЕврАзЭС и таможенного союза присутствием Украины, ради которой и был предложен особый формат, которая в то время собиралась вступить в ВТО, а в 2008 г. вступила. Интеграция с Украиной шла с большим трудом, не случайно эта страна стала членом антироссийского блока ГУАМ. Когда же Президент Кучма пошел на осторожное сближение с Москвой в 2003 г., прозападные силы (с опорой на США) осуществили «оранжевую революцию», задачей которой, в частности, был срыв вступления Украины в ЕЭП.

Таким образом, институционализация интеграционных инициатив на постсоветском пространстве, как мы видим, имеет не локальный, а глобальный характер, т. к. ее успех резко повышает шансы на создание многополярной системы, а ее провал, напротив, усиливает позиции сторонников американской гегемонии и глобализма.

---

 

Многополярность как инновационный авангардный концепт

Многополярная теория представляет собой своеобразное направление, которое не может быть квалифицировано упрощенно в терминах «прогресс»/«консерватизм», «старое»/«новое», «развитие»/«стагнация» и т. д. Однополярный взгляд на историю и, соответственно, глобалистская перспектива представляют исторический процесс как линейное движение от худшего к лучшему, от неразвитого к развитому и т. д. В этом случае глобализация видится как горизонт универсального будущего, а все, что глобализации препятствует — как инерция прошлого, атавизм или стремление сохранить «статус кво» любой ценой. В силу такой установки глобализм и «цивилизация Моря» пытаются истолковать и многополярность, которая интерпретируется исключительно как консервативная позиция сопротивления «неизбежным переменам». Если глобализация — это Постмодерн (глобальное общество), то многополярность предстает как сопротивление Постмодерну (где есть элементы Модерна и даже Премодерна).

На самом деле можно взглянуть на вещи под иным углом зрения и отложить в сторону догматику линейного прогресса96 (или «монотонного процесса»97). Представление о времени как о социологической категории, на которой основывается философия многополярности, помогает интерпретировать общую парадигму многополярности в совершенно иной системе координат.

Многополярность в сравнении с однополярностью и глобализмом не есть просто обращение к старому, призыв сохранить все как есть. Многополярность не настаивает ни на сохранении национальных государств (Вестфальский мир), ни на восстановлении двухполярной модели (Ялтинский мир), ни на замораживании того переходного состояния, в котором сегодня пребывает международная жизнь.

Многополярность — это взгляд в будущее (в такое, какого еще никогда не было), проект организации и миропорядка на совершенно новых принципах и началах, серьезный пересмотр тех аксиом, на которых покоится современность в идеологическом, философском и социологическом смыслах.

Многополярность, так же, как и однополярность, и глобализация, ориентируется на построение того, чего никогда еще не было раньше, на творческое напряжение свободного духа, философского поиска и стремление построить лучшее, более совершенное, справедливое, гармоничное и счастливое общество. Но только образ этого общества, его принципы и ценности, а также методы строительства его фундамента видятся радикально иными (нежели у глобалистов). Многополярность видит будущее многомерным, вариативным, дифференцированным, разнородным, сохраняющим широкую палитру выбора самоидентификации (коллективной и индивидуальной), а также полутона лимитрофных обществ, с наложением разных идентификационных матриц. Это модель «цветущей сложности» мира, где множество мест сочетаются с множеством времен, где в диалог вступают разномасштабные коллективные и индивидуальные акторы, выясняя, а подчас и трансформируя, свою идентичность в ходе такого диалога. Западная культура, философия, политика, экономика, технология видится в этом будущем мире лишь одним из локальных явлений, ни в чем не превосходящим культуру, философию, политику, экономику и технологию азиатских обществ, и даже архаических племен. Все, с чем мы имеем дело в лице разных этносов, народов, наций и цивилизаций, эторавноправные вариации «человеческого общества» («Menschliche Gesellschaft»98), одни — «расколдованные» (М. Вебер) и материально развитые, другие бедные и простые, но зато «околдованные» (М. Элиаде), священные, живущие в гармонии и равновесии с окружающим бытием. Многополярность принимает любой выбор, который делает то или иное общество, но всякий выбор становится осмысленным только в привязке к пространству и историческому моменту, а значит, остается локальным. Самая западная культура, воспринятая как нечто локальное, может восхищать и вызывать восторг, но ее претензия на универсальность и отрыв от исторического контекста превращают ее в симулякр, в «псевдо-Запад», в карикатуру и китч. Так, в определенной степени, произошло с американской культурой, в которой без труда узнается Европа, но Европа гипертрофированная, стерилизованная, лишенная внутренней гармонии и пропорций, шарма и традиций, Европа как универсалистский проект, а не как органичное, хотя и сложное, парадоксальное, драматическое, трагическое и противоречивое историческое и пространственное явление.

Многополярность как Постмодерн

Если мы обратимся к прошлому, то легко обнаружим, что многополярного мира, т. е. международного порядка, основанного на принципе многополярности, никогда не существовало. Многополярность является поэтому именно проектом, планом, стратегией будущего, а не простой инерцией или косным сопротивлением глобализации. Многополярность смотрит в будущее, но видит его радикально иным, нежели сторонники однополярности, универсализма и глобализации, и стремится воплотить свое видение в жизнь.

Эти соображения показывают, что, в определенном смысле, многополярность тоже есть Постмодерн (а не Модерн и не Премодерн), но только другой, чем Постмодерн глобалистский и однополярный. И в этом особом смысле многополярная философия согласна с тем, что нынешний миропорядок, а также вчерашний (национальный или двухполюсный), несовершенен и требует радикальной переделки. Многополярный мир — это не отстаивание «второго» и «третьего номоса земли» (по К. Шмиту), но битва за четвертый номос, который должен прийти на смену настоящему и прошлому. В той же степени многополярность есть не отвержение Постмодерна, но утверждение радикально иного Постмодерна и по сравнению с тем, что предлагается неолиберальными глобалистами и сторонниками однополярного мира, и по сравнению с критической антиглобалистской и альтерглобалистской позицией, которая основывается на том же самом универсализме, что и неолиберализм, только с обратным знаком. Многополярный Постмодерн, таким образом, представляет собой нечто иное, чем Модерн, Премодерн, неолиберальный глобализм, однополярный американоцентричный империализм и левацкий антиглобализм и альтерглобализм. Поэтому в случае оформления многополярности в систематизированную идеологию, речь заходит именно о «Четвертой политической теории».

Многополярная идея признает, что национальные государства не отвечают вызовам истории и, более того, являются лишь подготовительной стадией глобализации. И поэтому она поддерживает интеграционные процессы в конкретных регионах, настаивая на том, чтобы их границы учитывали цивилизационные особенности обществ, исторически сложившихся на этих территориях (это вполне постмодернистская черта).

Многополярный проект допускает, что в международной политике должно возрастать значение новых негосударственных акторов. Но этими акторами должны быть, прежде всего, самобытные, исторически сложившиеся и имеющие привязку к пространству органические общества (такие, как этносы), к которым надо прислушиваться намного больше, чем это было раньше (это тоже постмодернистская черта).

Многополярная идея отказывается от универсальных, «больших нарративов» (рассказов), европейского логоцентризма, жестких властных иерархий и подразумеваемого нормативного патриархата. Вместо этого утверждается ценность локальных, многообразных и асимметричных идентичностей, отражающих дух каждой конкретной культуры, какой бы она ни была и сколь чуждой и отталкивающей она ни казалась остальным (и это постмодернистская черта).

Многополярная идея отбрасывает механистический подход к реальности, декартовское деление на субъект и объект, утверждая целостность, холизм и интегральный подход к миру — органичный и сбалансированный, основанный, скорее на «геометрии природы» (Б. Мандельброт), чем на «геометрии машины». Отсюда вытекает экологизм многополярного мира, отказ от концепции «покорения природы» (Ф. Бэкон) и переход к «диалогу с природой» (это тем более постмодернистская черта).

Многополярный Постмодерн против однополярного (глобалистского/антиглобалистского) Постмодерна

Когда речь заходит о мере вещей в мире будущего, у многополярной теории и постмодернизма начинаются серьезные противоречия. Либеральный и неомарксистский постмодернизм оперируют с базовыми понятиями «индивидуума» и линейного «прогресса», которые мыслятся в перспективе «освобождения индивидуума», а на последней стадии — в перспективе «освобождения отиндивидуума» и перехода к постчеловеку, киборгу, мутанту, ризоме, клону. Более того, именно принцип индивидуальности они считают универсальным.

В этих вопросах многополярная идея резко расходится с магистральной линией постмодернизма и утверждает в центре вещей — общество99, коллективную личность, коллективное сознание (Э. Дюркгейм), коллективное бессознательное (К.Г. Юнг). Общество есть матрица бытия, оно создает индивидуумов, людей, языки, культуры, экономики, политические системы, время и пространство. Но общество не одно, а обществ много, и они несоизмеримы друг с другом. Лишь в одном типе общества, а именно, западноевропейском, индивидуум стал «мерой вещей» в столь абсолютной и законченной форме. А в других обществах он таковым не стал и не станет, потому что они устроены совершенно иным образом. И надо признать за каждым обществом неотъемлемое право быть таким, каким оно захочет, творить реальность по своим выкройкам, придавая индивидууму и человеку высшую ценность или не придавая никакой.

То же касается «прогресса». Поскольку время — явление социальное100, в каждом обществе оно структурировано по-разному. В одном обществе оно заключает в себе эскалацию роли индивидуума в истории, а в другом нет. Поэтому никакой предопределенности в масштабе всех обществ Земли в отношении индивидуализма и постчеловечества нет. Такова, вероятно, судьба Запада, связанная с логикой его истории. Но к другим обществам и народам индивидуализм имеет косвенное отношение, а если и присутствует в их культуре, то, как правило, в форме навязанных извне колониальных установок, чужеродных парадигме самих локальных обществ. Но именно колониальный империалистический универсализм Запада и является главным противником многополярной идеи.

Используя термины геополитики, можно сказать, что многополярность это сухопутная, континентальная, теллурократическая версия Постмодерна, тогда как глобализм (равно как и антиглобализм) — его морская, талассократическая версия.

---

 

Многополярность против мировой политии

Рассмотрим теперь основные теории глобализации и соотнесем их между собой с позиции многополярности.

«Теория мировой политии» (World Polity Theory — Дж. Мейер, Дж. Боли и др.), предполагающая создание единого мирового государства с опорой на индивидуальных граждан, максимально противоположна многополярности и представляет собой ее формальную антитезу. Точно так же тезисы «конца истории» (быстрого или постепенного) Ф. Фукуямы и все остальные жестко глобалистские однополярные проекты описывают как желательное и вероятное то будущее, которое полностью противоречит многополярному. В этом случае между многополярностью и теорией глобализации существует отношения плюса и минуса, черного и белого, т. е. радикальный ультимативный антагонизм: или/или. Или «мировая полития», или многополярность.

Многополярность и мировая культура (в поддержку локализации)

Более сложно обстоит дело с теорией мировой культуры (World Culture Theory — Р. Робертсон), а также с концепциями «трансформационистов» (Э. Гидденс и др.). Сюда же можно отнести и критические оценки глобализации в духе С. Хантингтона. В этих теориях анализируется баланс двух тенденций — универсализации (чистый глобализм) и локализации (Р. Робертсон), или нового появления контуров цивилизаций (С. Хантингтон). Если к универсализации отношение многополярной теории однозначно антагонистиче­ское, то ряд явлений, обнаруживающихся в ходе глобализации как ее побочные эффекты, напротив, могут оцениваться позитивно. Ослабление социально-политического контекста национальных государств, в теориях этого толка, рассматривается с двух сторон: частично их функции передаются глобальным инстанциям, а ча­стично оказываются в руках новых, локальных акторов. С другой стороны, также из-за хрупкости и расшатанности национальных государств все большее значение приобретает цивилизационный и религиозный фактор. Этот набор явлений, которые сопровождают глобализацию по факту и являются следствиями ослабления прежних моделей миропорядка (государственного и идеологического), заслуживают позитивного внимания и становятся элементами многополярной теории.

Побочные эффекты глобализации возвращают общества к конкретному пространственному, культурному и подчас религиозному контексту. Это означает усиление роли этнической идентичности, рост значения конфессионального фактора, повышенное внимание к локальным общинам и проблемам. Если суммировать эти явления, то они вполне могут быть осознаны как стратегические позиции многополярного миропорядка, которые надо фиксировать, закреплять и поддерживать. В «глокализации», описываемой Робертсоном, многополярность заинтересована в «локализации», с которой полностью солидарна. Сам Робертсон считает, что процессы «глокализации» не предрешены, и могут качнуться в ту или иную сторону. Принимая этот анализ, сторонники многополярного мира должны сознательно прикладывать усилия, чтобы процессы качнулись в «локальную» сторону и перевесили «глобальную».

Многополярные выводы из анализа теории мировой системы

«Теория мировой системы» (World-System Theory) И. Валлер­стайна для многополярной теории интересна тем, что адекватно описывает экономико-политический и социологический алгоритмы глобализации. «Мировая система», по Валлерстайну, представляет собой глобальную капиталистическую элиту, группирующуюся вокруг «ядра», даже если ее представители — выходцы из стран «периферии». «Мировой пролетариат», который постепенно от национальной идентичности переходит к классовой (интернациональной), воплощает «периферию» не просто географически, но и социально. Национальные государства являются не более чем площадками, на которых происходит один и тот же механический процесс — обогащение олигархов и их интеграция в сверхнациональное (глобальное) «ядро» и обнищание масс, постепенно сливающихся с рабочим классом других наций в ходе миграционных процессов.

Этот, в целом корректный с точки зрения многополярной теории, анализ не учитывает культурный и цивилизационный фактор (игнорирование которого свойственно марксизму, озадаченному прежде всего вскрытием механики экономического устройства общества, в целом), а также геополитику. Между «ядром» и «периферией» в сегодняшнем мире располагается «второй мир», т. е. региональные интеграционные образования («большие пространства»). По логике И. Валлерстайна, их существование ничего не меняет в общей структуре мировой системы, и они представляют собой лишь шаг в сторону полной глобализации: интеграция элит в «ядро» и «интернационализация масс» проходит в них еще быстрее, чем в контексте национальных государств. Но по логике многополярной теории наличие «второго мира» радикально все меняет. Между элитами и массами интеграционных структур в рамках «второго мира» может возникнуть иная модель отношений, нежели прогнозирует либеральный или марксистский анализ. С. Хантингтон назвал этот процесс «модернизацией без вестернизации»101. Суть его состоит в том, что получающие западное образование и осваивающие западные технологии элиты стран периферии часто не интегрируются в глобальную элиту, но возвращаются в свое общество, подтверждают социализацию и коллективную идентичность в нем и ставят освоенные навыки на службу своим странам, не следующим за Западом, и даже противостоящим ему. Факторы культурной (часто религиозной) идентичности, цивилизационной принадлежности оказываются сильнее универсалистского алгоритма, заложенного в модернизационной технологии и породившей ее среде.

«Модернизация без вестернизации», а также региональная интеграция без глобальной интеграции, представляет собой тенденцию, которую сам И. Валлерстайн игнорирует, но которую именно его анализ позволяет увидеть и четко описать. Для многополярной теории это становится важнейшим элементом и программным тезисом.

Что касается глобального горизонта, с которым, согласно большинству теорий глобализации, всем обществам теперь придется иметь дело, то многополярная теория может выдвинуть следующие принципы.

Истинная полнота и цельность мира схватывается в локальном, а не в глобальном опыте, но таком, который в отличие от обычного опыта, ориентирован иначе. Хайдеггер называл это «аутентичным экзистированием Dasein’а»102. Схватить мир как целое можно только через изменение бытия, а не через накопление все новых и новых данных, впечатлений, встреч, разговоров, информации, знаний. По Хайдеггеру, к изучению новых мест и ландшафтов человека толкает бегство от «подлинного бытия», воплощенное в фигуру «das Man» — безличного, усредненного, униформного начала, замещающего собой подлинный опыт бытия и растворяющего концентрацию сознания в «любопытстве» и «болтовне» (как в двух формах «неаутентичного экзистирования») 103. Чем проще коммуникации в глобальном мире, тем более они бессмысленны. Чем насыщеннее потоки информации, тем меньше люди способны осмыслять и расшифровывать их значение. Поэтому глобализация вообще никак не способствует приобретению опыту «целого мира» и, напротив, уводит от него, рассеивая внимание в бесконечной серии бессмысленных осколков, частей, не являющихся атрибутами чего-то целого, т. е. частей самих по себе. «Глобальный горизонт» не достигается в глобализации, он постигается в глубоком экзистенциальном опыте «места».

Поэтому различные общества сталкиваются не с глобальным горизонтом, а с вызовом глобализма как наступающей на всех идеологии и практики, и этот вызов действительно ощущается повсеместно. Многополярная теория признает универсальность этого вызова, но считает, что он столь же универсально должен быть отражен — как катастрофа, несчастье или трагедия.

«Горизонт глобализма» мыслится как нечто, что следует победить, преодолеть, упразднить. Каждое общество сделает это по-своему, но многополярная теория предлагает обобщить, консолидировать и скоординировать все формы отрицательного ответа на вызов глобализации. Столь же глобальным, как вызов глобализации, должно быть его отвержение. Но структура этого отвержения, чтобы быть полноценной, самостоятельной и перспективной, должна быть многополярной и предлагать четкий и внятный проект того, что следует поставить на место глобализации, вместо нее.

---

 

«Оседлать тигра» глобализации: многополярная сеть

Строительство многополярного мира требует выработать особое отношение ко всем основным аспектам процесса глобализации. Мы видели, что, хотя многополярность противостоит однополярно­сти и глобализации, речь идет не просто об отвержении всех трансформаций современности, но о том, чтобы придать этим трансформациям многополярный курс, повлиять на них и направить к тому образу, который видится как желательный и наилучший. Поэтому многополярность в определенных ситуациях призвана не столько фронтально противодействовать глобализации, сколько перехватить инициативу, пустить процессы по новой траектории и превратить «яд в лекарство» («оседлать тигра»104, по выражению китайской традиции). Такая стратегия повторяет логику «модернизации без вестернизации», только на более обобщенном и систематизированном уровне. Отдельные укоренные в региональной культуре общества заимствуют западные технологии для того, чтобы укрепиться и при определенных условиях отразить давление Запада. Многополярность предлагает осмыслить такую стратегию как систему, которая может служить общим алгоритмом для самых разных обществ.

Приведем несколько примеров реинтерпретации отдельных аспектов глобализма в многополярном ключе.

Возьмем явление сети и сетевого пространства. Само по себе это явление не нейтрально, но представляет собой результат серии последовательных трансформаций социологического понимания пространства в контексте «цивилизации Моря» по пути все большего «разжижения» информационной среды — от водной через воздушную к инфосфере. Параллельно этому сеть представляет собой конструкцию, воспринимающую наличие связей между элементами системы не органически, а механически. Сеть может быть выстроена между отдельными индивидуальными элементами, изначально никак не связанными друг с другом и не имеющими общей коллективной идентичности. И наконец, в феномене сети заложена перспектива преодоления человека и выход на постчеловека, если сделать акцент на самом функционировании самоорганизующихся систем, где центральность человека становится все более и более относительной (Н. Луман, М. Кастельс и т. д.). С этой точки зрения, сеть представляет собой реальность в высшей степени «морскую», атлантистскую и глобалистскую.

Но в классической геополитике мы видим, что противостояние Суши и Моря связано не столько с пребыванием в той или иной стихии, сколько с социологическими, культурными, философскими и только затем стратегическими выводами, которые разные общества делают из соприкосновением с Морем. К. Шмитт подчеркивал105, что, несмотря на создание мировой империи, основанной на мореплавании, испанское общество продолжало сохранять сугубо сухопутную идентичность, что сказалось, в том числе, и на социальной организации колоний, и на различии судеб Латинской Америки и англосаксонской Америки. Наличие развитого мореплавания не обязательно делает державу «морской» в геополитическом смысле этого термина. Более того, задача цивилизации Суши, и в частности, Heartland’а, состоит в том, чтобы получить доступ к морям, прорвать блокаду берегового контроля со стороны талассократии и начать конкурировать с ней в ее собственной стихии.

Точно так же обстоит дело и с сетевым пространством. Многополярному лагерю необходимо освоить структуру сетевых процессов, их технологии, научиться правилам и закономерностям поведения в сети, чтобы получить возможность реализовывать свои цели и задачи в этой новой стихии. Сетевое пространство открывает новые возможности малым акторам: ведь сайты гигантской ТНК планетарного уровня, великой державы и частного лица, минимально владеющего навыками программирования, ничем друг от друга не отличаются и, в определенном смысле, они оказываются в сходных условиях. То же самое справедливо для социальных сетей и блогов. Глобализация делает ставку на то, что распыление кодов на множе­ство участников сети так или иначе встроит их в контекст, основными параметрами которого будут управлять владельцы физических серверов, регистраторы доменных имен, провайдеры и монополи­сты программного обеспечения. Но в антиглобалистских теориях Негри и Хардта мы видели, как это обстоятельство лево-анархистские теоретики предлагают повернуть в своих интересах, подготавливая «восстание множеств», призванных опрокинуть контроль «империи»106. Нечто аналогичное может быть предложено и в многополярной перспективе. Только речь идет не о хаотическом саботаже «множествами» установленных глобалистами нормативов, но о по­строение виртуальных сетевых цивилизаций, привязанных к конкретному историческому и географическому месту и обладающих общим культурным кодом. Виртуальная цивилизация может рассматриваться как проекция в сетевую среду цивилизации как таковой, предполагающая консолидацию в ней именно тех силовых линий и идентификационных установок, которые являются доминатами в соответствующей культурной среде. Этим уже пользуются различные религиозные, этнические и политические силы отнюдь не глобалистской, и даже антиглобалистской, направленности, координируя действия с помощью различных инструментариев сети Интернет, а также распространяя свои взгляды и идеи.

Другой формой являются национальные домены и развитие сетевых коммуникаций в локальных языковых системах. При эффективной работе в этой среде это может способствовать укреплению культурной идентичности молодежи, естественным образом тяготеющей к новым технологиям.

Пример «китайского Интернета», где юридически и физиче­ски ограничен доступ к определенному типу сайтов, могущих, по мнению китайских правительственных экспертов, нанести ущерб безопасности китайского общества в политической, социальной или моральной сфере, показывает, что в некоторых случаях позитивный эффект для укрепления многополярности оказывают и чисто ограничительные меры.

Глобальная сеть может превратиться в многополярную, т. е. в совокупность пересекающихся, но самостоятельных «виртуальных континентов». Таким образом, вместо сети появятся сети, каждая из которых будет виртуальным выражением конкретного качественного пространства. Все вместе эти континенты могут быть интегрированы в общую многополярную сеть, дифференцированную и модерируемую на основании многополярной сетевой парадигмы. В конце концов, содержание того, что находится в сети, есть не что иное, как отражение структур человеческого воображения107. Если эти структуры понимать многополярно, т. е. как имеющие смысл лишь в конкретном качественном историческом пространстве, то нетрудно вообразить себе, чем мог бы быть Интернет (или его будущий аналог) в многополярном мире.

И на практическом уровне, уже в настоящих условиях можно рассматривать сеть как средство консолидации активных социальных групп, личностей и обществ под эгидой продвижения многополярности, т. е. как постепенное строительство многополярной сети.

Сетевые войны многополярного мира

Еще одним явлением эпохи глобализации являются сетевые войны. Методологии сетевых войн в общетеоретическом и прикладном аспектах также следует взять на вооружение при строительстве многополярного мира. В этом смысле, адаптации сетецентрических принципов (Networkcentric Principles) при реорганизации Вооруженных Сил Российской Федерации108 представляет собой совершенно оправданное решение, призванное укрепить позиции Heartland’а и повысить боеспособность армии, являющейся одним из главных элементов в многополярной конфигурации.

Сетецентрический принцип ведения войн имеет технические и принципиальные аспекты. Оснащение отдельных подразделений российской армии сетевыми атрибутами (приборами слежения, оперативной двухсторенней связью, интерактивными техническими средствами и т. д.) является само собой разумеющейся стороной вопроса, не требующей особых геополитических обоснований. Гораздо важнее рассмотреть иной, более общий аспект сетевых войн.

Сетевая война, как явствует из трудов ее теоретиков, ведется постоянно и во всех направлениях — «против противников, союзников и нейтральных сил». Точно так же сетевые операции должны развертываться во всех направлениях и со стороны центра (или центров) строительства многополярного мира. Если учесть, что ведущим сетевую войну актором является не отдельное государство, но гибкая и многоуровневая структура, ставящая перед собой цель создания многополярного мира (как сетевая война со стороны атлантистов и глобалистов ставит своей целью установление однополярного мира от лица всего Запада), станет очевидным, что ведение этой войны разными полюсами (например, Россией, Китаем, Индией, Ираном и т. д.) сможет создавать интерференции и резонансы, многократно усиливающие эффективность сетевых стратегий.

При строительстве многополярного мира каждый полюс заинтересован не в усилении другого полюса, но в ослаблении мировой гегемонии гипердержавы. Тем самым сетевая война многополярного мира может представлять собой структуру спонтанной конвергенции усилий и от этого быть чрезвычайно эффективной. Усиление Китая выгодно России. Безопасность Ирана выгодна Индии. Независимость Пакистана от США позитивно скажется на ситуации в Афганистане и Центральной Азии и т. д. Ориентируя сетевые, информационные и имиджевые потоки, заряженные многополярно, во всех направлениях, можно сделать сетевую войну чрезвычайно эффективной, поскольку обеспечение интересов одного актора многополярного миропорядка будет автоматически работать на интересы другого. Координация в таком случае должна быть только на самом высшем уровне — на уровне представителей стран в многополярном клубе (как правило, это главы государств), где и будет согласовываться общая многополярная парадигма. А процессы сетевой войны будут воплощать общую стратегию в жизнь.

Второй важный момент теории сетецентричных войн состоит в подчеркивании повышенной чувствительности к начальным условиям. То, с какой точки начинается вероятный конфликт, какую позицию занимают участвующие в нем стороны и в какой информационной среде это происходит, может оказаться решающим для всего результата. Поэтому приоритетное внимание следует уделять подготовке среды — локальной и глобальной. Если расстановка сил, просчет последствий тех или иных шагов в информационной сфере, а также заблаговременная подготовка имиджевого обеспечения произведены корректно, то это может вообще исключить конфликтную ситуацию и обеспечить убежденность потенциального противника в бесперспективности сопротивления или вооруженной эскалации. Это касается как традиционных боевых дей­ствий, так и информационных войн, где борьба ведется за влияние на общественное мнение.

Поэтому страны, провозглашающие ориентацию на многополярность, могут и должны активно использовать теории и практики сетецентрических операций в своих интересах. Теоретики сетевых войн справедливо считают их ключевым стратегическим инструментом ведения войны в условиях Постмодерна. Многополярность принимает вызов Постмодерна и начинает битву за Постмодерн. Сетецентричные операции представляют собой одну из наиболее важных территорий ведения этой битвы.

Многополярность и диалектика хаоса

Другой пример, на котором можно проследить стратегию превращения «яда в лекарство», это феномен хаоса. Хаос все чаще фигурирует в современных геополитических текстах109, а также в теориях глобализации. Сторонники жесткого однополярного подхода (такие как С. Манн110) предлагают манипулировать хаосом в интересах «ядра» (то есть США). Антиглобалисты и постмодернисты приветствуют хаос в буквальном смысле — как анархию и беспорядок. Другие авторы пытаются увидеть в хаотической реальности зародыши порядка и т. д.

Многополярный подход трактует проблему хаоса следующим образом.

Во-первых, мифологическая концепция «хаоса» как состояния, противостоящего «порядку», есть продукт преимущественно греческой (т. е. европейской) культуры. Это противопоставление изначально основано на исключительности порядка, а впоследствии, по мере развития философии, когда порядок отождествился с рациональностью, хаос и вовсе превратился в чисто негативный концепт, синоним иррациональности, темноты и бессмысленно­сти.

Но можно подойти к этой проблеме и с другой стороны, в менее эксклюзивистском ключе. И тогда хаос откроется нам как инстанция, не противостоящая порядку, но предшествующая его обостренному логическому выражению. Хаос не бессмыслица, но матрица, из которой рождается смысл111. В западноевропейской культуре «хаос» есть однозначное «зло». А в других культурах — вовсе нет. Многополярность отказывается считать западноевропейскую культуру универсальной, а значит, и «хаос» утрачивает свой однозначный негатив, равно как и коррелированный с ним «порядок» — свой позитив. Многополярность не рассуждает в терминах «хаоса» или «порядка», но всякий раз требует пояснений, какой «хаос», и какой «порядок», и каков смысл того и другого термина в конкретной культуре. Как понимает «хаос» и «порядок» западная культура, мы приблизительно знаем. А как его понимает, например, китай­ская философия и культура? Ведь ключевое для китайской философии понятие «Дао» («Путь») во многих текстах описывается в терминах, удивительно напоминающих описания хаоса112. Поэтому многополярный подход констатирует, что понимание хаоса и порядка должно быть привязано к цивилизации, а ею может быть вовсе не только западная цивилизация.

Во-вторых, под «хаосом» в геополитическом смысле глобали­сты часто понимают то, что не укладывается в их представление об упорядоченных социально-политических и экономических структурах и что противится установлению глобальных и «универсальных», по их мнению, ценностей. В этом случае в разряд «хаоса» попадает все то, что является ценным для строительства многополярного мира, что настаивает на иных формах идентичности и, следовательно, несет в себе зерна многополярного порядка. В этом случае «хаос» является опорой для строительства многополярного мира и его животворным началом.

И, наконец, хаос как чистый беспорядок или слабо организованные спонтанные процессы, происходящие в обществе, также могут быть рассмотрены с позиции многополярности. И если есте­ственным или искусственным путем возникает хаотическая ситуация (конфликт, волнения, столкновения и т. д.), необходимо научиться управлять ею, т. е. освоить искусство модерации хаоса. В отличие от упорядоченных структур хаотические процессы не поддаются прямолинейной логике, но это не означает, что они совсем ее не имеют. Логика у хаоса есть, но она более сложна и многогранна, нежели алгоритмы нехаотических процессов. Вместе с тем она поддается научному исследованию и активно изучается современными физиками и математиками. С точки зрения прикладной геополитики, при строительстве многополярного мира она вполне может стать одним из эффективных инструментов.

---