Глава 4. Обзор геополитических школ. Континентализм, евразийство. https://www.geopolitica.ru/bind/geopolitika

Русские и германские элементы в становлении геополитики-2

Мы рассмотрели основные направления в англосаксонской атлантистской геополитике --  в геополитике-1. Она представляет собой взгляд на мир со стороны «цивилизации Моря», «морского могущества» и рассматривает мир как поле для укрепления и расширения зоны атлантистского контроля. В качестве главного объекта такой геополитики выступает ее «противоположность» -- «цивилизация Суши», Heartland, Евразия, «континент».

Поскольку взгляд «цивилизации Моря» был концептуально обозначен и систематизирован в работах англосаксонских геополитиков, следовало ожидать, что «цивилизация Суши» прореагирует на этот вызов и развернет систему собственной геополитики, геополитики Суши, геополитики-2. Так и произошло. Однако история внесла определенные поправки в этот процесс.

С точки зрения логики геополитики первыми на вызов Х.Макиндера должны были откликнуться русские и симметрично карте Макиндера разработать геополитику Heartland'а  -- евразийский ответ на атлантистский вызов. Согласно логике геополитики, мы должны были бы ожидать появление русской геополитики. Но все пошло не совсем так, и первыми Х. Макиндеру ответили немцы и, в первую очередь, Карл Хаусхофер. И именно германские ученые составили теоретическую основу геополитики Суши, приняв за аксиому континентальную идентичность Германии в Европе.

Сегодня мы вынуждены объединять русское (евразийское) и германское направления геополитики в один раздел, поскольку только объединение этих двух направлений в сфере геополитики и политической географии даст нам картину симметричную той, которую мы обозначили в области англосаксонской геополитики.

Германская континенталистская школа К. Хаусхофера разработала серьезный теоретический аппарат для геополитики Суши. Но Heartland'ом была и остается Россия, не имеет значения какая --царская, советская или демократическая. В полноценной континентальной геополитике-2 должны участвовать теоретические разработки и политические пространства как немцев, так и русских. Только при таком объединении мы получаем нечто более или менее сопоставимое с англосаксонской традицией, которая лишена такого дуализма: интеллектуальный центр и сами стратегические плацдармы цивилизации Моря находятся в одном и том же национальном (англосаксонском) контексте.

Двойственность германско-российского отношения к геополитике Суши предопределит структуру нашего изложения.

Славянофилы как мыслители «цивилизации Суши»

В русской политической мысли фактору пространственного устройства России особенное внимание уделяли философы-славянофилы (И.В. Киреевский, А.С. Хомяков, братья К.С. и А.С. Аксаковы, Ю.Ф. Самарин и другие). Они первыми четко сформулировали тезисы о России как о самостоятельной цивилизации, отличающейся от Европы по основным культурным, религиозным, духовным и социальным параметрам. Славянофилы описали евразийское пространство (Heartland) в культурных и социологических терминах, составив свод отличительных черт русского общества. Но описали они эти черты не столько в терминах «политической географии», сколько в формулах культуры, религии и социального устройства русского общества, суть которого, по мнению славянофилов, состояла в сохранении общинных начал в русском народе, отсутствии индивидуализма и политизации.

Славянофилам противостояли западники (П. Я. Чаадаев, Т. Н. Грановский, В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. П. Огарёв, К. Д. Кавелин и другие), отказывавшие России в самобытности и считавшие западный путь развития единственно возможным и универсальным. Если применить к этим двум направлениям русской общественно-политической мысли геополитические критерии, можно сказать, что славянофилы выступали с позиции цивилизации Суши, а западники – с позиции Моря.

Еще ближе к геополитике подошли поздние славянофилы – К.Леонтьев (1831--1891) и Н.Я.Данилевский (1822--1885).

Константин Леонтьев считал, что главной особенностью русской истории является ее византизм[1], то есть следование в русле византийской православно-имперской традиции, что резко отличает русскую историю от истории других славянских народов. Леонтьев развивал учение о типах исторического развития, выделив среди них: 1) «первичную простоту», 2) «цветущую сложность», 3) «всесмешение» («разлитие»). Он считал, что Россия находится на заключительной фазе второго этапа и ее надо «подморозить», чтобы не допустить всесмешения. Государство должно быть твердым «до суровости», а люди «лично добры друг к другу».

Николай Данилевский[2] впервые предложил рассматривать всемирную историю через анализ нескольких «культурно-исторических типов», под которыми он понимал нечто аналогичное понятию «цивилизацию». В отличие от западноевропейских мыслителей, которые отождествляли собственную цивилизацию с единственно возможной, а все остальные относили к разряду «варварства», Н. Данилевский предложил воспринимать западноевропейскую цивилизацию как одну из цивилизаций, как «романо-германский» культурно-исторический тип. При этом Н. Данилевский выделил ряд других самобытных и вполне законченных культурно-исторических типов, которые основывались на совершенно иных началах, но обладали всеми признаками длительных и устойчивых цивилизаций. Они существовали в течение долгих веков и сохраняли свою идентичность, переживая государства и различные идеологические оформления, эпохи религиозных революций и смену ценностных систем.

Н. Данилевский выделял 10 полноценных культурно-исторических типов (цивилизаций): 1) египетский, 2) китайский, 3) ассирийско-вавилонско-финикийский, халдейский, или древнесемитический, 4) индийский, 5) иранский, 6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) ново-семитический, или аравийский, 10) германо-романский, или европейский.

Он считал, что в XIX-XX веках формируется новый, одиннадцатый, культурно-исторический тип – русско-славянский, имеющий все основные признаки цивилизации.

Н.Данилевский полагал, что цивилизации проходят этапы становления – взросления и старения, подобно живым существам. Романо-германская цивилизация, по его мнению, находится в стадии дряхления и упадка, а русско-славянский мир, напротив, только входит в силу.

Цивилизационный анализ К. Леонтьева и Н. Данилевского вплотную подходил к практике геополитического районирования земли, при которой можно было выделить отдельные регионы, находящиеся в разных стадиях развития. Западные геополитики осуществляют это чаще всего со стратегическими целями и четкими практическими задачами, тогда как русские поздние славянофилы делали акцент на культурных особенностях. Тем не менее, поскольку геополитика включает в свой анализ культурный потенциал и вопросы социальной идентичности, труды славянофилов могут рассматриваться как предварительный этап в становлении континентальной, сухопутной геополитической традиции Heartland'а.

К поздним славянофилам примыкал известный русский этнолог и географ Владимир Иванович Ламанский (1833--1914), который занимался тщательным изучением ареала греко-славянской культуры, подчеркивая ее отличие от романо-германского (западноевропейского) типа[3]. Метод В.И. Ламанского в основных параметрах воспроизводит «антропогеографический» подход Фридриха Ратцеля и поэтому может быть отнесен к области «политической географии»[4].

Ламанский в своей книге «Три мира Азийско-Европейского материка»[5] делил пространство Евразии на три части: романо-германский мир, азиатский мир и греко-славянский мир. Романо-германский соответствовал Западной Европе. Азиатский – странам Востока за пределами России. А греко-славянский он называл «средним миром», предвосхищая тем самым концепцию евразийства.

В.П.Семенов-Тян-Шанский: «могущественное владение» и Россия «от моря до моря»

Напрямую и последовательно обращается к «политической географии» и «антропогеографии» Ф. Ратцеля другой этнолог и географ, сын русского географа, путешественника и демографа П.П. Семенова-Тян-Шанского, Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский  (1870—1942), работу которого «О могущественном территориальном владении применительно к России»[6] можно рассматривать как одно из первых полноценных геополитических произведений в России.

В этой работе В.П.Семенов-Тян-Шанский предлагает собственную гипотезу геополитической структуры мира. Согласно его теории, цивилизации образуются вокруг трех мировых морей – Средиземного вместе с Черным, Китайского (Южного и Восточного) вместе с Японским и Желтым, и, наконец, Карибского бассейна, включая Мексиканский залив[7]. От этих зон культура (в духе теории «культурных кругов») распространяется в разные стороны.

Далее, Семенов-Тян-Шанский переходит к теме «могущества». С его точки зрения, господство над всеми прилегающими территориями получает тот народ, которому удается установить политический контроль над всей береговой зоной, прилегающей к одному из трех «мировых морей».

Исторически в ходе завоевания контроля над морями сложились три специфические формы «могущественного владения», соответствующие структуре морских берегов. «На Европейском Средиземном море выработалась кольцеобразная система.[8]» Вторая модель связана с колониальным периодом истории Западной Европы, когда «могущественное владение» было установлено «над разбросанными по морям и океанам отдельными островами и кусками материков, связанными периодическими рейсами кораблей, военных и коммерческих»[9]. Такую модель Семенов-Тян-Шанский называет «клочкообразной».

Третьей моделью Семенов-Тянь-Шанский считает систему «от моря и до моря», что соответствует в классической геополитике как раз «континентальному типу» или «сухопутному могуществу». Россия представляет собой именно такое политически организованное пространство, и именно в таком качестве ей предстоит вступить в конфликт с остальными мировыми силами (в первую очередь, с Европой), которые бьются за контроль над морями по двум другими моделям – «кольцеобразной» и «клочкообразной».

Концепт «от моря до моря» представляет собой решающий шаг к становлению русской геополитической теории. И если бы не события 1917 года и внедрение большевиками тоталитарной марксисткой идеологии, из этого труда Семенова-Тян-Шанского, наверняка, развилась бы полноценная школа русской «политической географии» и «геополитики».

Семенов-Тян-Шанский конкретизирует исторически, как Россия, растянутая по параллели, осуществляла свою «морскую политику», обеспечивая себе тем самым роль в мировой истории и статус «великой державы». Этой цели служили «культурно-экономические колонизационные базы».

«В России, есть, так сказать, культурно-экономические колонизационные базы в числе нескольких. Эти очаги, посылая свои лучи во все стороны, поддерживают настоящим образом прочность государственной территории и способствуют более равномерному ее заселению и культурно-экономическому развитию. Если мы взглянем на Европейскую Россию, то заметим на ее пространстве четыре таких русских базы, возникших в разные времена. Первая база — Галицкая и Киево-Черниговская земля, вторая — Новгородско-Петроградская земля, третья — Московская и четвертая — Средневолжская. Галицкая и Киево-Черниговская и Новгородско-Петроградская базы как обращенные к западным врагам приходили на продолжительное время в полный упадок, но затем снова возрождались, как феникс, из пепла. Московские же и Средневолжские земли как занимавшие внутреннее географическое положение, росли почти непрерывно, без длительных периодов упадка. Только благодаря этим четырем базам, давшим возможность русским твердо укрепиться до самых берегов четырех морей, Европейская Россия и представляет ту культурно-экономическую массу, которая позволила ей стать в ряды великих держав мира»[10].

Семенов-Тян-Шанский настаивает на том, чтобы и современная ему Россия продолжала свою «колонизационную» политику, расширяя свое господство на Тихом океане, в зоне Причерноморья, продолжая контролировать перспективное арктическое побережье.

И, наконец, важнейшим достижением «политической географии» Семенова-Тян-Шанского стала формулировка евразийской сущности России, которую позже подхватили «русские евразийцы». Это был ключевой момент в становлении русской геополитики. Осознав свою континентальную сущность, приняв свою евразийскую природу, Россия совершенно по-новому взглянула бы на мир и не те процессы, которые развиваются в мировой политике. Осознание геополитической карты мира было бы замкнутым с двух сторон – на взгляд со стороны «цивилизации Моря» (англо-саксонской геополитики-1) последовал бы ответный взгляд со стороны «цивилизации Суши» в форме создания геополитики-2, евразийской геополитики.

Предвосхищая появление евразийства, Семенов-Тян-Шанский пишет:

«Все это приводит к тому, чтобы окончательно изменить наше обычное географическое представление о Российской Империи, искусственно делящейся Уральским хребтом на совершенно не равные по площади Европейскую и Азиатскую части. Нам, более чем кому-либо на свете, не следует различать Европы от Азии, а, напротив, стараться соединять ее в одно географическое целое (выделено мной – А.Д.)»[11].

И.И.Дусинский: имперские ориентации

Нечто отдаленно напоминающее геополитику можно встретить в работах русского публициста из Одессы Ивана Ивановича Дусинского (1879--1919). О его жизни сохранились скудные сведения. Но он оставил после себя внушительный труд «Основные вопросы внешней политики России в связи с программой нашей военно-морской политики»[12], который отрывками публиковался в одесской газете «Русская речь» в 1908--1910 годах.

В этом труде И.Дусинский одним из первых среди русских писателей и публицистов указывает на принципиально континентальный характер России, призывает ее отказаться от слишком активного участия в западной политике и сосредоточиться на иных проблемах. Так, И. Дусинский пишет:

«Россия -- держава прежде всего континентальная, сухопутная, не имеющая заморских колоний и обладающая крайне незначительными морскою торговлею и коммерческим флотом. При таких условиях стремиться стать во главе любой из борющихся за морскую гегемонию великодержавных групп было бы просто смешно. Это не значит, разумеется, что могущественная русская держава должна отвернуться от моря и флота и перестать интересоваться им… совсем напротив, это значит, что участие России в той или иной комбинации должно преследовать, прежде всего, цели русские… и что, содействуя одной из сторон в достижении поставленной ею цели, Россия должна работать в то же время для себя»[13].

Предугадывая закон экспансии, И. Дусинский подчеркивает важность геополитической экспансии и имперского масштаба для органичного и уравновешенного развития России. Он указывает, что «прекращение роста раньше времени было бы явлением болезненным и вместо ожидаемого в итоге развития красавца-богатыря дало бы миру просто очень большого урода»[14].

 У И. Дусинского можно встретить и другие центральные темы континентальной геополитики – принцип «автаркии» (экономической самодостаточности, самодовления) и принцип «изменения границ».

Об автаркии И. Дусинский писал так: «При нашей промышленной отсталости и огромном внутреннем рынке (вспомним также, сколько разных предметов мы без всякой надобности ввозим из-за границы, имея их в изобилии у себя, подчас даже более высокого качества!) потребность во внешних рынках сбыта у нас не Бог весть как высока, да и эту потребность мы отлично можем удовлетворить вполне мирным путем, без всяких территориальных захватов»[15].

А об изменении границ в интересах Российской державы он заявлял следующее: «Наша внешняя политика, в общем, мирная и предпочитающая путь дипломатический, не может, тем не менее, увлекаться до самозабвения доктриною «status quo» и должна, в пределах необходимого, сознательно стремиться к желательному в интересах русской державы изменению политической карты как в Европе, так и в Азии»[16].

Со стратегической точки зрения, И. Дусинский настаивал на том, что Россия должна обеспечить себе выход к океанам, чтобы отстоять право играть активную роль в мировой политике. Одним словом, правы те[17], кто сегодня причисляет И.Дусинского к забытым именам русских мыслителей, которые накануне революции 1917 года готовили возрождение континентального, имперского самосознания России и появление на свет русской геополитики и судьба которых окончилась трагически после узурпации идеологического дискурса большевиками.

 Дело геополитиков: С.Л. Рудницкий и В.Э. Дэн

Когда советская власть начала репрессии против «буржуазных тенденций в советской науке», то вместе с репрессиями против В.П.Семенова-Тян-Шанского, энтузиаста развития Русского географического общества, занимавшего в то время должность директора Географического музея в Санкт-Петербурге, было заведено дело против группы других ученых, в чьих работах сотрудники НКВД обнаружили следы «геополитики» или, как тогда ее называли, «геттнерианства»[18]. В первую очередь под удар попал украинский географ, основатель украинской географической школы и, в частности, создатель Харьковского Украинского научно-исследовательского института географии и картографии академик Степан Львович Рудницкий[19] (1887-- 1937), который был признан «геополитиком» официально и работы которого действительно содержали прямые ссылки на «политическую географию» и «геополитику». При этом в случае С.Л. Рудницкого причиной преследований скорее всего послужили применение им геополитических и антропогеографических принципов в украинском националистическом ключе – он использовал определенные тезисы геополитиков для обоснования существования «незалежной Украiны»[20].

Далее НКВД расширило состав подозреваемых и сфабриковало дело агентурной разработки, получившее внутреннее название «дело геополитиков»[21]. Главным фигурантом в этом деле был Владимир Эдуардович Дэн  (1867--1933), выдающийся русский экономист и географ немецкого происхождения, создатель «отраслево-статистической» научной школы в Санкт-Петербурге (Ленинграде). В.Э.Дэн на самом деле был прекрасно знаком с «политической географией» и «антропогеографией» Ф. Ратцеля и «геополитикой» Р.Челлена. Р.Челлену он посвятил специальную статью (судя по всему, написанную в 1916 году) с обширным анализом его взглядов[22]. Наиболее же известны его труды по «экономической географии»[23], основоположником которой в русско-советской науке он и является.

Едва ли В.Э.Дэн на самом деле опирался на геополитический арсенал в своих работах, но основной его идеей, которую он раскрывал довольно последовательно, было то, что хозяйственные особенности региона связаны не только с историей, но и с их месторасположением: именно это привносило в марксистскую доктрину чуждый ей пространственный акцент. Можно предположить, чего боялись большевики в случае В.Э.Дэна и его последователей. Если продлить линию его «экономической географии» до логического конца, можно прийти к выводу о том, что темпы экономического развития разных регионов, стран и государств существенно и качественно зависят от структуры их территорий, включая ландшафт, протяженность речных путей сообщения, климат и т.д. Но это могло бы привести к выводу, что ландшафт и география России настолько отличны от ландшафта и географии Западной Европы, что говорить об общей и единой формуле смены исторических формаций не приходится. А это, в свою очередь, подорвало бы основной тезис ленинизма о том, что в России капитализм к началу ХIХ века был построен и ее можно было считать вполне европейской буржуазной страной, и, следовательно, она была готова для социалистической революции, как и все остальные европейские страны. Экономическая география В.Э.Дэна в таком случае могла бы оказаться важным идеологическим оружием и для критики сталинской идеи построения социализма в одной стране.

Конечно, социализм можно было построить в одной стране, и он был построен, но это был особый русский социализм, основанный на географических, антропогеографических и геополитических особенностях России как уникального пространства, отличного по своим основным параметрам от Европы. В этом случае пришлось бы либо пересматривать марксизм в национальном ключе (что и предлагали национал-большевики[24]), либо отбрасывать ленинизм и сталинизм как насилие над марксистской ортодоксией (что предлагали троцкисты).

И хотя ничто не позволяет предположить, что В.Э.Дэн хотя бы отдаленно мог иметь в виду нечто подобное, ревнители советской идеологии довольно проницательно распознали эту идеологическую возможность и жестко заклеймили «геополитику» как «буржуазную» и «фашистскую» науку.

Школа В.Э.Дэна была разгромлена, многие его ученики расстреляны (Н.Д.Кондратьев, Л.Н.Юровский), пропали в лагерях (В.М.Штейн), были доведены до самоубийства (Г.А. Мёбус)[25]. С тех пор вплоть до 1991-го года сам термин «геополитика» в СССР не упоминался и обращение к этой научной дисциплине было невозможным. Так развитие геополитической мысли в СССР было искусственно пресечено на 60 лет по идеологическим соображениям.

Русская «военная география» на подступах к геополитике: Д.А.Милютин и А.Е.Снесарев

Прежде чем перейти к ядру русской геополитики -- евразийству – представим краткий очерк стратегических идей некоторых русских военных деятелей, которые пришли к определенным геополитическим заключениям через исследования в области «военной географии».

О стратегическом положении России в мире в XIX веке стали всерьез систематически задумываться некоторые российские военные, осмыслявшие стратегическое положение России как положение «континентальной» державы. К ним принадлежал граф Д.А.Милютин[26](1816 –1912), крупнейший русской военачальник, отличившийся в Кавказской войне и руководивший, в частности, взятием аула Гуниб, в котором был захвачен Шамиль. Д.А. Милютин настаивал на расширении сферы исследования военной географии и на адаптации стратегических работ европейских исследователей к русской стратегической культуре и российским географическим условиям.

 Еще ближе к геополитике и «политической географии» подошел другой русский военный, генерал-лейтенант А.Е.Снесарев(28) (1865--1937). После Октябрьского переворота 1917 года он перешёл на сторону Советской власти, во время Гражданской войны в мае-- июле 1918 года был руководителем Северо-Кавказского военного округа, в 1919--1921 годах -- начальником Академии Генштаба. В 1930 году он был арестован и приговорен к расстрелу, но расстрел заменили отбыванием срока в лагерях.

А.Е. Снесарев систематизировал знания по «военной географии»[27] и, будучи великолепным знатоком Востока (в частности, Афганистана[28]), на практике понимал значение «Большой Игры», ведущейся Британской и Российской Империями за влияние в Азии и на Кавказе. По свидетельствам некоторых исследователей, А.Е.Снесарев был буквально одержим планом русского вторжения в Индию через Афганистан для нанесения сокрушительного удара по позициям Британских колоний. Это был план, которого больше всего боялись английские стратеги и геополитики. Решение русского царя поддержать Антанту и свернуть «Большую Игру» стало для А.Е. Снесарева личной трагедией. Все, что он думал о русско-английском договоре, он внятно и резко изложил в книге «Англо-русское соглашение 1907 года»[29]. Эта антианглийская позиция стала причиной его опалы в царской армии.

Значение идей А.Е. Снесарева чрезвычайно велико, так как даже его выбор политического лагеря в гражданской войне определялся «геополитическими» принципами. Он выбрал «красных», так как «белые» сохраняли верность Антанте, а Англию А.У.Снесарев справедливо считал «абсолютным врагом России». Показательно, что на фронтах гражданской войны по ту сторону баррикад в Украине, где Снесарев устанавливал «Советскую власть», в то же самое время находился Хэлфорд Макиндер, пытавшийся осуществить прямо противоположное тому, к чему стремился Александр Снесарев.

В своих работах А.Снесарев подробно рассматривает структуру границ России и основные направления возможной территориальной экспансии. В своем классическом труде «Военная география» он делает обзор российских территориальных приобретений, которые в цифрах дают очень любопытную картину постоянного пространственного роста. Снесарев пишет:

 «Выразим теперь в цифрах ряд приобретений, о которых приведена краткая историческая справка. При Иоанне III территория России заключала в себе 37 тыс. кв. миль (95 829 кв.км.), то есть была немногим больше Австрии, но меньше Германии, Турции и т.д.

Затем:

Царем приобретено	т. кв. миль	кв. км.
Василием III	10	25 899
Иоанном IV	77	199 429
Феодором I	32	82 879
Михаилом	93	249 869
Алексеем	7	18 129
Феодором II	8	20 719
Петром I	10	25 899
Анной	16	41 439
Елизаветой	4	10 359
Екатериной II	11	28 489
Павлом I	25	64 749
Александром I	9	23 309
Николаем I	40	103 599
Александром II	13	3 669
Александром III	4	10 359
ИТОГО:	359	929 805

Мы видим, что за 400 лет Россия увеличилась в 10 раз. Приведенный исторический очерк показывает, что на западе наши завоевания велись за счет наших культурных соседей − Швеции и Польши, имевших длинную историю, в свое время равных нам по могуществу и даже превосходивших нас просвещением. Естественно, что наш успех должен был сказаться как у шведов, так особенно у поляков чувством обиды, зависти и злобы. В случае будущей войны на северо-западном и западном фронтах старая вражда может проявиться в тех или иных формах, для нас не выгодных, и это обстоятельство должно быть учтено известным образом в случае войны на указанных фронтах.

На юге мы выросли за счет Турции и Персии, двух мусульманских стран, уступающим нам и в культуре, и в военном могуществе; здесь, поэтому, мы вправе ожидать вражду, значительно смягченную сознанием слабости той и другой страны перед нами.

Наконец, в Азии мы наткнулись или на полудикие племена, или на народы с очень неустойчивой государственностью. Наше завоевание азиатов явилось для них простой заменой прежней жестокой власти, а в иных случаях и безначалия, новой гуманной и более просвещенной. В результате, азиатские народы охотно вступили в состав России и искренно к нам расположены»[30].

По сути, эти практические наблюдения А.Е. Снесарева демонстрируют действия геополитического закона территориальной экспансии применительно к России.

А.Е.Вандам: на стороне Континента

Еще одной яркой фигурой русской до-геополитики, предугадавшей основы континентальной стратегии для России, был представитель русской разведки Алексей Ефимович Вандам (Едрихин) (1867–1933), тексты которого собраны и обработаны относительно недавно в книге с не слишком удачным названием «Геополитика и геостратегия»[31], так как сам автор ни понятия «геополитика», ни понятия «геостратегия» не использовал. Но, скорее всего, Вандам был знаком со многими английскими источниками, а, возможно, и с базовой статьей Х. Макиндера.

Основная идея всех произведений Вандама заключалась в том, что главным и абсолютным противником России является Британская империя, что именно она стоит за всеми политическими, дипломатическими и военными процессами, которые ведут к ослаблению России. Вандам столкнулся с англичанами в Китае, где занимался разведывательной деятельностью. В 1899 году он принял участие в англо-бурской войне на стороне буров, после чего сменил фамилию на «Вандам» по имени одного из бурских генералов, отличившихся в битвах против англичан.

Решение Николая II о союзе с Англией против Германии стало для Вандама ударом, жестким и неожиданным, таким же, как и для А.Снесарева. Вандам открыто критиковал этот выбор и считал его самоубийственным для России (что позднее так и оказалось).

Вандам в духе «политической географии» Ф.Ратцеля писал о естественном для народа движении к расширению и считал, что в русской стратегии главными векторами экспансии должны быть юг и восток. На юге надо закрепить позиции России на Кавказе и в Афганистане, а Тихоокеанский регион Вандам считал судьбой России и возможностью через его освоение вступить в глобальную конкуренцию с англосаксонским миром. Как Англия построила свое мировое могущество на Атлантике, так и Россия должна сделать то же самое на основе тихоокеанского бассейна. Вандаму принадлежит один из лучших очерков освоения русскими Аляски и западных территорий Северо-Американского континента[32].

В своей важной работе 1913 года «Величайшее из искусств (Обзор современного положения в свете высшей стратегии)»[33] Вандам прямо формулирует то, что можно назвать «континентальной позицией».

«Об этой «титанической борьбе между Русскими и англосаксами, долженствующей начаться после падения Германии и наполнить собою двадцатое столетие», уже много лет назад (…) начали вещать англосаксонскому миру даровитейшие ученые и глубочайшие мыслители, указывающие как на «знамение свыше» на постепенное перемещение центра борьбы между Океанской Империей и Континентом. Находившийся сначала на берегу Атлантического океана, в Мадриде, центр этот, с падением Испании, передвинулся в Париж. С поражением Франции он из Парижа перешел в Берлин, а из Берлина, по мнению наших сегодняшних друзей, направится к Москве...

Само собою понятно, что совершающееся таким образом, точно по какому-то космическому закону, отступательное движение сухопутных народов с запада на восток никогда не было и не могло быть написано заранее ни в какой «Книге Судеб».

Своими неизменными успехами над материком даровитые островитяне обязаны не каким-либо борющимся за них таинственным силам, а исключительно самим себе, то есть своим большим и точным знаниям, определенной постановке целей и планомерному стремлению к последним. Превосходя во всем этом континентальные народы, они и обращаются с ними так, как знающие и сильные опытом мастера обращаются со своими знакомыми лишь с одной рутиной подчиненными.[34]»

Эти заключительные слова следовало бы сделать эпиграфом для русского учебника «Геополитики». Вандам совершенно точно описал основные процессы в области геополитических знаний. Англосаксонский мир действует в глобальных вопросах последовательно, уверенно, четко, рассчитывая каждый шаг и отлаживая свою стратегию, ни сколько не сомневаясь в ее оправданности. Россия (да и другие континентальные народы), в свою очередь, на всем протяжении ее истории постоянно мечется от правильного решения к неправильному, действует интуитивно, сумбурно и бессистемно, постоянно попадаясь в ловушки западной (англосаксонской) дипломатии. Как вершина западной стратегической мысли была разработана англосаксонская геополитика. И к ней прислушивались высшие представители политической элиты, сообразуя с геополитическими рекомендациями свои решения. В России голос трезво мыслящих стратегов не достигал ушей ни власти, ни общества, и поэтому ее политический курс – при огромном потенциале великой страны – постоянно и хаотично менялся.

Это заключение Вандама полностью применимо к тому, что произойдет через 4 года после опубликования этого текста – в 1917 году Российская империя рухнет. Но не менее точно эти слова применимы и к следующему катастрофическому эпизоду русской истории – к распаду СССР в 1991 году.

От своих континентальных убеждений Вандам не отказался и в период «гражданской войны». Он оказался редчайшим представителем антибольшевистских сил, которые предпочли быть вместе не с Антантой, но с немцами. В октябре--ноябре 1918 года Вандам выполнял функции командира Отдельного Псковского добровольческого корпуса. В тот период в Пскове печатали особые деньги, которые назывались «вандамками». После поражения Германии в Первой мировой войне Вандам сложил с себя обязанности командира корпуса.

В июне 1919 года он был назначен начальником штаба «белой» Северо-Западной армии. Участвовал в неудачном наступлении на Петроград в октябре 1919 года. 25 ноября 1919 года приказом нового командующего Северо-Западной армией генерала П. В. Глазенапа Вандам был уволен с должности начальника штаба армии. До конца жизни – в 1933 году – Вандам прожил в эмиграции в Эстонии, был членом РОВС.

По одной из непроверенных версий он сотрудничал с советской военной разведкой (чего заведомо нельзя исключить, учитывая германофилию самого Вандама и большевиков).

Евразийство: новая мировоззренческая парадигма

Наиболее успешную попытку построения стройной системы геополитических воззрений проделали, находясь в белой эмиграции в Европе, представители группы, вошедшей в историю под названием «евразийцев».

Основателями евразийства были: филолог и лингвист мирового масштаба, основатель (совместно с P.O. Якобсоном) Пражского лингвистического кружка князь Н.С.Трубецкой (1890--1938); географ и экономист П.Н. Савицкий (1895--1965); музыковед, литературный и музыкальный критик П.П. Сувчинский (1892--1985); историк культуры, богослов и патролог, позднее отошедший от евразийства, Г.В. Флоровский (1893--1979); крупнейший русский историк Г. В. Вернадский (1877--1973); правовед, политолог и историк общественной мысли Н.Н. Алексеев (1879--1964); историк культуры, литературовед и богослов В.Н. Ильин (1891--1974). Первоначально к евразийству примыкали также историк культуры, филолог и литературовед П.М. Бицилли (1879--1953), публицист кн. Д.П. Святополк-Мирский (1890--1939), историк Эренжен Хара-Даван (1883--1942), а также многие другие деятели русской эмиграции, которые в тот или иной период находились под влиянием евразийских идей и сотрудничали с евразийским движением. По своим взглядам был близок к евразийству великий князь Владимир Кириллович Романов.

Евразийское движение началось с выпуска книги «Европа и человечество»[35] Николаем Трубецким, на основные тезисы которой откликнулся Петр Савицкий. Из дружбы и сотрудничества двух авторов постепенно сложилось довольно мощное движение в белой иммиграции – на выступлениях евразийцев в европейских столицах собиралось до 5000 человек, преимущественно из числа эмигрантской молодежи. Евразийцы выпустили ряд манифестов, в которых отразили свои взгляды. Первым был манифест «Предчувствия и свершения»[36](1921). В 1926 году был опубликован текст «Евразийство (опыт систематического изложения)»[37], а в 1927 году евразийцы предложили обновленную формулировку своих идей, выпустив брошюру с названием «Евразийство (формулировка 1927 г.)»[38]. Принципы евразийства как мировоззрения изложил в своей программной статье «Мы и другие»[39] Н.С.Трубецкой в 1925 году,  а затем П.Н.Савицкий в статьях «Евразийство»[40] (1925) и «Евразийство как исторический замысел» [41](1933).

Евразийцы опубликовали ряд сборников: «На путях. Утверждение евразийцев» (Берлин, 1922) «Евразийские временники» (Берлин, 1923, 1925; Париж, 1927) и т.д., в которых подробно изложили свои философско-исторические, политические, социально-экономические и религиозно-культурные взгляды.

Евразийство представляет собой направление, которое суммировало и систематизировало в своем мировоззрении основные философские, социологические и исторические взгляды «ранних» и «поздних» славянофилов, а также пошло дальше них в отторжении Запада и утверждении самобытного характера русской цивилизации (в этом они были ближе к Леонтьеву и Данилевскому, нежели к Киреевскому и Хомякову). Евразийцы утверждали, что Россия не является частью европейской культуры, пусть даже самобытной, но представляет собой самостоятельную цивилизацию, «государство-мир». Эту цивилизацию они назвали «евразийской» и, чтобы подчеркнуть эту особенность, ввели термин «Россия-Евразия» как социологическую и геополитическую категорию. Эта цивилизация, согласно евразийцам, состоит из элементов западной и восточной культур, объединенных в единый уникальный синтез, представляющий собой нечто совершенно новое – ни Европу, ни Азию, но и не простую комбинацию того и другого. Россия-Евразия – цивилизация полностью самостоятельная и уникальная, которую надо рассматривать саму по себе – как нечто отличное и от Запада, и от Востока. При этом евразийцы подчеркивали, что Запад агрессивен, а Восток терпелив и созерцателен, поэтому влияние Запада активно искажает самобытную русскую культуру, а влияние Востока осуществляется мягче и деликатнее. Поэтому евразийцы с симпатией относились к Азии и жестко отвергали все типы западничества и идеологические субпродукты западной культуры – либерализм, индивидуализм, расизм, экономизм, материализм, атеизм, техноцентризм и т.п.

При этом евразийцы подчеркивали, что Россия-Евразия не должна пониматься просто как страна. Множество этносов и культур, населяющих ее территорию, образуют сложный узор, каждый элемент которого – славянский, тюркский, кавказский, монгольский, палеоазиатский и т.д. -- должен найти достойное место в процессе, который Трубецкой называл «общеевразийским национализмом»[42]. Россия-Евразия есть государство-мир, и она должна строиться по особым выкройкам, не похожим ни на европейские, ни на азиатские образцы.

Н.С.Трубецкой: евразийство и структурализм

Тот факт, что основателем евразийства был крупнейший лингвист с мировым именем Николай Сергеевич Трубецкой, основатель фонологии и одна из ключевых фигур в структурной лингвистике ХХ века, не является случайным совпадением. В мире Н.С.Трубецкой известен как структуралист, а о его евразийских взглядах известно только узким специалистам. В то же время евразийское мировоззрение связано со структурализмом самым прямым образом. И тот факт, что К. Леви-Стросс, крупнейший философ-структуралист ХХ века и основатель структурной антропологии, был обращен в структурализм Романом Якобсоном, другом и сподвижником Н.С.Трубецкого, и вдохновлялся именно трудами Пражского лингвистического кружка, где Трубецкой играл центральную роль, указывает на глубинную связь двух явлений – структурализма и евразийства, которая до сих пор никем не исследована должным образом.

В основе структурной лингвистики лежит различие между языком и словом, речью, высказыванием. Согласно структурным лингвистам, именно язык определяет смысл высказывания, в то время как классическая лингвистика в духе «номиналистской» философии рассматривала смысл слова из его соотношением со значением, то есть с тем предметом или явлением внешнего мира, на которое слово (знак, послание) указывает. Смысл содержится не в мире объектов, внешнем для говорящего человека, но в глубинных структурах языка, в его парадигмах. И поэтому каждая лингвистическая общность, объединенная языком, имеет дело со своим особым миром, с особой вселенной смыслов. Эти смыслы выражаются в речи, и благодаря им речь становится понятной. Значение же (внешний объект, на который указывает высказывание) вторичен по отношению к «осмысленной речи» и может варьироваться в разных исторических ситуациях, тогда как семантическое ядро понятия остается прежним.

Язык как парадигма остается неизменным, меняются речи. Но неизменность языка обосновывает семантическую непрерывность на разных стадиях развития языка, гарантирует то, что мы имеем дело с тем же самым языком, хотя его речевые выражения  изменяются.

Из начал структурной лингвистики легко выводятся основы евразийского мировоззрения. Язык отождествляется с цивилизацией как парадигмой общества. Эта парадигма остается неизменной в своих корнях, и именно она делает исторические изменения общества осмысленными высказываниями, а не набором случайных и разрозненных событий. Речью же или высказыванием явлется каждый конкретный момент в истории общества, который может быть оспорен, преодолен или, наоборот, подтвержден и сохранен последующими моментами истории – другими высказываниями. При этом смысл всех высказываний следует искать в языке, то есть в цивилизации, в ее неизменной парадигме. Исторические события представляют собой развертывание парадигмальных смыслов, а не совокупность пустых «объективных» фактов, принадлежащих внешнему (по отношению к обществу) миру. Главное в истории -- смысл. Если смысл события не очевиден или вообще отсутствует, то такое событие не будет историческим, оно пройдет незамеченным. А если у какого-то смысла не будет «материального» выражения в событии, то общество спроецирует его на какое-то другое имеющееся событие или просто «придумает» и создаст его.

Из такого подхода к обществу и цивилизации следует несколько фундаментальных основ евразийского мировоззрения, сформулированного Н.С.Трубецким.

1.  Исторические и социальные события имеют смысл только в том обществе, в котором они происходят. Поэтому есть не «цивилизация» в единственном, но «цивилизации» во множественном числе, и каждая из них представляет собой самостоятельную парадигму, придающую исторический смысл всему, что происходит с этим обществом и внутри этого общества. Любые претензии на «универсальность» толкования истории есть не что иное, как «колониализм» и «расизм», то есть стремление навязать другим народам и обществам те смыслы, которые им чужды, так как основаны на иной цивилизационной парадигме. Отсюда вытекает второй принцип евразийского мировоззрения.

2.  Претензии западноевропейской культуры на универсальность и нормативность для всего человечества несостоятельны и должны быть отвергнуты человечеством. Западная культура отражает логику становления романо-германского мира, и эта логика применима только в границах этого мира – там, где западноевропейская парадигма исторически сложилась. Запад использует свои успехи в материальной сфере для закрепления своего колониального господства, которое выражается на двух уровнях – через физическое и силовое порабощение народов и стран и через навязывание всем остальным культурам своей собственной цивилизационной модели в качестве общеобязательной нормы, «общечеловеческих ценностей». С этим надо бороться всеми силами и методами, так как «Запад» и его универсализм есть угроза человечеству и попытка лишить человечество многообразия его парадигм, языков и цивилизаций.

3.  Доминирующий в западноевропейской культуре взгляд на историю и время отражает только синтагматический уровень анализа высказывания и упускает из виду парадигмальный (как это имеет место в классической неструктурной лингвистике). Отсюда берет начало «миф о прогрессе», предполагающий, что каждый последующий шаг развития человеческого общества (под «человеческим» имеется в виду «западное» или аналогичное ему) совершеннее, полнее и лучше предыдущего, а предыдущий этап и его значение либо полностью перетекают в последующий, либо снимаются и более не представляют интереса. Бытие полностью принадлежит времени и является функцией от него. Вместо этого евразийцы считали необходимым рассматривать общество в его неподвижном и неизменном – структурном – основании, которое только и дает смысл его развитию, позволяет осознать его логику. Как только исследователь выходит на парадигмальный уровень анализа, тут же оказывается, что в обществах доминируют циклы (как это показал Н.Данилевский, а позже О.Шпенглер, А.Тойнби, П.Сорокин). Поэтому «прогресс» является лишь социальным мифом, а не научным принципом и на практике служит укреплению позиций западной цивилизации в глобальном масштабе. Поэтому евразийцы заявляли о необходимости особого внимания консервативным, неизменным, постоянным элементам в обществе – религии, этносу, языку, культуре, обычаям, традициям, обрядам и т.д. – которые, как правило, игнорируются или порицаются «прогрессистами».

4.  Россия есть самодостаточная парадигма, обеспечивающая смысл русской истории, а не просто «речь», высказанная на основе европейской культуры. Русская цивилизация самостоятельна и самодостаточна, имеет свою логику, свою циклическую структуру и именно в таком качестве должна быть утверждена, расшифрована и освобождена от колониальных претензий Запада – и силовых и духовных. Западные и восточные влияния не являются основополагающими для этой парадигмы, так как она является самобытной и самостоятельной, и в этом смысле ее и следует назвать «евразийской».

Эти философские принципы лежат в основе евразийства и впервые прямо обозначены в трудах Н.С.Трубецкого. Связь их со структурной лингвистикой очевидна. Отношение к России, к Западу, к плюральности культур, к древности и наследию старины вытекают отсюда сами собой, равно как и интерпретационная модель для осмысления фактов и событий близкой и далекой истории.

Евразийское мировоззрение, сформулированное Н.С.Трубецким, является:

·      плюральным (признающим множественность культур);

·      антирасистским и антиколониальным (отвергающим претензии какой-то одной цивилизации на превосходство);

·      антизападным (так как претензии на универсальность на практике в наше время исходят именно от романо-германского мира);

·      консервативным (признающим вечные смыслы, заложенные в глубинах народной культуры, в языке, этносе, традиции и т.д.);

·      имперским (считавшим, что этносы Евразии могут развивать свою идентичность только в составе мощного стратегически интегрированного образования «государства-мира» или « Евразийской Империи»);

·      русофильским (настаивающим на сохранении, укреплении и возрождении самобытности и традиций русского народа);

·      революционным (требующим отказа от предшествующих идеологий, преобладавших в России: как западнических и импортированных – либерализма, социализма, марксизма, так и собственно российских – царизма, реакции, сословной монархии и т.д.).

Лингвист и географ: судьбоносная встреча парадигмы с пространством


Если Н.С.Трубецкой сформулировал основные философские принципы евразийства, опираясь на интуиции структурной лингвистики и филологии, то его единомышленник, сподвижник и друг П.Н.Савицкий был профессиональным географом и рассматривал евразийство, в первую очередь, с точки зрения пространства.

Очень важно подчеркнуть профессиональные интересы двух основателей евразийства. Структурная лингвистика Н.С.Трубецкого строится вокруг идеи неизменности языка как той глубинной инстанции, которая предопределяет смысл высказываний, оставаясь, в целом, не зависящей от этих высказываний, постоянной, «вечной». Структурная лингвистика отрицает исключительность последовательного, синтагматического анализа речи, развернутого во временной или логической последовательности. В сфере структурной лингвистики акцент падает именно на неподвижное и неизменное, что берется как своего рода методологическая антитеза «времени». Логично предположить, что образом антитезы времени является «пространство»: во времени события развертываются последовательно, пространство же одновременно, синхронично во всех его частях. Поэтому парадигма структурной лингвистики тяготеет к пространственному, синхроническому выражению.

Профессиональный географ П.Н.Савицкий имел дело именно с пространством. Но он воспринимал пространство в духе «антропогеографии» и геополитики: пространство, которым он занимался, является качественным, наполненным смыслами. Здесь происходит глубинная смычка филолога с географом. Н.С.Трубецкой, будучи структуралистом, сосредоточен на неизменной парадигме, дающей смысл и тяготеющей к пространственной формализации (как антитезе синтагме и времени); П.Н.Савицкий, будучи географом, ищет в пространстве смыслы. Оба горячие русские патриоты, преданные своему народу, своей стране и своей культуре, но волею судеб, оказавшиеся в эмиграции, вдали от Родины, в обществе и цивилизации, которая была им глубоко чужда и в которой они видели истоки многих бед России.

Именно из подобного личного, научного, политического, идейного и исторического опыта рождается евразийство – уникальная политическая философия, занимающая особое место в истории политических идей русского общества.

П.Н.Савицкий: Россия как «срединная империя»

П.Н. Савицкого можно считать первым полноценным русским геополитиком, так как структура его работ и мышления органично соответствует именно геополитическому пониманию мировых процессов. Весьма показательно, что П.Н.Савицкий признал себя именно «евразийцем», то есть осознанно принял геополитическую идентичность «цивилизации Суши», которую Х. Макиндер противопоставил «цивилизации Моря». Евразийство в своем принципе основано на геополитическом видении мира и в полной мере признает его дуализм. Англосаксонский мир (евразийцы называли его несколько старомодно «романо-германским», вслед за Данилевским) осмыслялся ими как угроза, враг и конкурент, а его претензии на универсальность -- как вызов. Русскую же цивилизацию они мыслили не только в рамках российской государственности, но собственно геополитически -- как мировое пространство, диктующее на уровне стратегии, культуры, социальности разворачивающиеся в нем исторические события. Евразийство – мировоззрение геополитическое. Более того, любая последовательная геополитическая теория, разработанная в России и от имени России, с признанием геополитической идентичности России, может быть только и исключительно евразийской. Любые попытки предложить для России какую-то другую геополитику, кроме евразийской, рано или поздно провалятся, обнаружат свою несостоятельность. Геополитически Россия есть Евразия, Heartland, Суша и «цивилизация Суши». И против нее выстроена вся структура атлантистской геополитики, геополитики-1. Но именно это и утверждали открыто и обоснованно русские евразийцы, создавшие идейную, теоретическую и научную базу для русской геополитики и геостратегии. И основная роль в этом принадлежала именно Петру Николаевичу Савицкому, отцу-основателю русской геополитики.

 Тексты П.Н.Савицкого, прямо посвященные геополитике, немногочисленны, но достаточны для того, чтобы служить основой для дальнейшего развития этой науки.

Основная идея Савицкого заключается в том, что Россия представляет собой особое цивилизационное образование, определяемое через качество «срединности». Одна из его статей «Географические и геополитические основы евразийства» (1933) начинается такими словами: «Россия имеет гораздо больше оснований, чем Китай, называться «Срединным Государством»[43].

Если «срединность» Германии ограничивается европейским контекстом, а сама Европа есть лишь «западный мыс» Евразии, то Россия занимает центральную позицию в рамках всего континента. «Срединность» России для Савицкого является основой ее исторической идентичности. Она не часть Европы и не продолжение Азии. Она -- самобытный мир, самостоятельная и особая духовно-историческая геополитическая реальность, Россия-Евразия.

«Евразия» в таком контексте означает не материк и не континент, но идею, отраженную в русском пространстве и русской культуре, историческую парадигму, особую цивилизацию. С русского полюса П.Н.Савицкий выдвигает концепцию, строго тождественную геополитической картине Х. Макиндера. При этом абстрактные «разбойники суши» или «центростремительные импульсы, исходящие из географической оси истории», приобретают у него четко выделенный абрис русской культуры, русской истории, русской государственности, русской территории.

Если Х. Макиндер считает, что из пустынь Heartland'а исходит механический толчок, заставляющий береговые зоны («внутренний полумесяц») творить культуру и историю, то Савицкий утверждает, что Россия-Евразия (= Heartland Макиндера) и есть синтез мировой культуры и мировой истории, развернутый в пространстве и времени. При этом природа России, ее ландшафт соучаствуют в ее культуре. 

Россию П.Н.Савицкий понимает геополитически, не как национальное государство, но как особый тип цивилизации, сложившейся на основе нескольких составляющих славянской культуры, тюркского кочевничества, православной традиции. Все вместе складывается в некое уникальное «срединное» образование.

Знакомство с системой взглядов Х.Макиндера Савицкий обнаруживает в статье «Континент-океан»[44] 1921 года, посвященной экономическим аспектам России, в которой он оперирует с понятиями «морской» и «континентальный», применительно к развитию экономики России. В ней он противопоставляет «морскую» и «континентальную» ориентацию, жестко настаивает на том, что «не в обезьяньем копировании «океанической» политики других, во многом к России неприложимой, но в осознании «континентальности» и в приспособлении к ней – экономическое будущее России»[45].

Туран как концепт

Отвержение западноевропейского полюса, «цивилизации Моря» заставляет евразийцев пересмотреть привычные принципы русской исторической науки XVIII-XIX веков, находившейся под полным влиянием Европы: негативное отношение к Азии, азиатской культуре и в том числе к периоду монгольских завоеваний. Уже Н.С.Трубецкой под псевдонимом «И.Р.» пишет программную работу «Наследие Чингисхана»[46], где переосмысливает роль монголов в русской истории и период существования Руси под властью «Золотой орды».

Эту тему подхватывает П.Н. Савицкий, который утверждает, что благодаря «Золотой орде» Россия обрела геополитическую самостоятельность и сохранила свою духовную независимость от агрессивного романо-германского мира. Так, постепенно евразийцы приходят к реабилитации «Турана» как особого цивилизационного и геополитического концепта.

«Без татарщины не было бы России». Этот тезис из статьи П.Н.Савицкого «Степь и оседлость»[47] стал важным элементом евразийской доктрины. Отсюда прямой переход к чисто геополитическому утверждению: «Скажем прямо: на пространстве всемирной истории западноевропейскому ощущению моря как равноправное, хотя и полярное, противостоит единственно монгольское ощущение континента; между тем в русских «землепроходцах», в размахе русских завоеваний и освоений тот же дух, то же ощущение континента».[48]


И далее: «Россия наследница Великих Ханов, продолжательница дела Чингиза и Тимура, объединительница Азии. (...) В ней сочетаются одновременно историческая «оседлая» и «степная» стихия»[49]. 


Фундаментальную двойственность русского ландшафта, ее деление на Лес и Степь заметили еще славянофилы. У П.Н.Савицкого геополитический смысл России-Евразии выступает как синтез этих двух реальностей -- европейского Леса и азиатской Степи (подробнее эта тема развита в трудах другого евразийца и геополитика – Г.В.Вернадского). При этом такой синтез не есть простое наложение двух геополитических систем друг на друга, но нечто цельное, оригинальное, обладающее своей собственной мерой, смысловой и ценностной системой. 

«Туран» мыслился как «другое», «враждебное» всей Средиземноморской цивилизацией. Греки считали эти территории, Великую Скифию, зоной, населенной варварами и дикарями. Иранцы построили на дуализме «Иран/Туран» модель сакральной географии, где «демонизация» Турана и его населения была важным полюсом[50]. В сакральной географии Библии зона Евразии считается областью правления эсхатологических персонажей «орд Гога и Магога» (Рош, Мешех и Фувал)[51]. Зоны, расположенные к северу от Великой Китайской стены, считались «населенными демонами» и в китайской культуре. Так, взгляд на Туран традиционно из области «береговой зоны» (Rimland) был строго негативным. Евразийцы предлагали пересмотреть это отношение и принять «туранскую» идентичность как вектор геополитической судьбы.

Это точно совпадает с базовой моделью Х. Макиндера, который считал основой «цивилизации Суши» именно зону кочевых пространств внутри континента как источник основных «сухопутных» энергий.

«Месторазвитие» как философский концепт

В теории П.Н.Савицкого важнейшую роль играет концепция «месторазвития».

В этом понятии сказывается «органицизм» евразийцев, точно соответствующий немецкой «органицистской» школе и резко контрастирующий с прагматизмом англосаксонских геополитиков. В тексте «Географический обзор России-Евразии» П.Н.Савицкий настаивает: «Социально-политическая среда и ее территория должны слиться для нас в единое целое, в географический индивидуум или ландшафт[52]».


Это и есть сущность «месторазвития», в котором объективное и субъективное сливаются в неразрывное единство, в нечто целое. Это концептуальный синтез. В том же тексте Савицкий продолжает:  
 «Необходим синтез. Необходимо умение сразу смотреть на социально-историческую среду и на занятую ею территорию»[53].

Это и есть самое точное и глубокое определение «качественного пространства», где предметы объективного мира неразрывно объединяются с культурными смыслами, составляя некое единое целое. Отталкиваясь от концепта «месторазвития», можно двигаться как в сторону семантики, философии, лингвистики (язык, парадигма), культурологии, социологии и политологии, так и в сторону физической географии, климатологии, изучения ландшафта. А. Геттнер в своих «хорологических» исследованиях[54] нащупывал именно это направление, которое со всей силой и ясностью дало о себе знать у П.Н. Савицкого в его евразийских работах.

«Месторазвитие» -- фундаментальная евразийская идея, не получившая, к сожалению, должного осмысления. Она представляет собой важнейший эвристический инструмент для разрешения ряда философских проблем – отношения субъекта к объекту, пространства ко времени, культуры к природе. Основная философская топика западноевропейской культуры устроена таким образом, что всегда постулирует крайние параметры – «это» и «другое», «человек» и «мир», «Бог» и «творение», «внутреннее» и «внешнее» и т.д., то есть начинает с выявления и конституирования крайностей. При таком подходе человек (как субъект) всегда оказывается противостоящим среде (как объекту); время течет отдельно и независимо от пространства и т.д. В концепте «месторазвития» Савицкий нащупал уникальный философский путь обойти эту неснимаемую двойственность и поставить акцент на промежуточной инстанции – на том, что находится между. Между культурой и природой, человеком и окружающей средой, пространством и временем и не как продукт комбинации элементов того и другого, но как нечто первичное, самостоятельное и автономное. «Географический индивидуум» Савицкого – это ландшафт, выражающий себя через личность, пространство, несущее в себе события (то есть историю, время), природа, проявляющая себя через культуру. Поиском этой промежуточной инстанции занимались величайшие умы ХХ века, осознавшие тупик западноевропейской дуалистической рациональности – М.Хайдеггер[55] («Dasein»), К.Г.Юнг[56] («коллективное бессознательное»), Ж.Дюран[57] («имажинэр»), К.Леви-Стросс[58] («структура») и т.д.

«Месторазвитие» следует поместить в разряд именно таких революционных понятий, как Dasein, «коллективное бессознательное», «структура», «имажинэр» и т.п., заставляющих радикально иначе взглянуть на мир, человека, природу, личность, пространство и время. Тогда весь заложенный в нем смысловой потенциал – экзистенциальный, психологический, культурологический – развернется с полной силой. Увы, такой работы никем не проделано, и чрезвычайно плодотворная идея Савицкого осталась на уровне интуиции, зафиксированной в самом общем приближении.

Тем не менее на принципе «месторазвития» П.Н.Савицкий строит евразийскую теорию, которая фундаментализирует идею Н.С.Трубецкого о множественности культур и цивилизаций. Каждая культура есть продукт особого «месторазвития», и поэтому ее надо интерпретировать, отталкиваясь от ее собственной структуры, от общего постижения «географического индивидуума», без чего мы упустим в ней главное. «Месторазвитие» таким образом выступает как семантическая матрица, как парадигма, как географически понятый и пространственно и исторически локализованный язык.

На основании этой концепции П.Н.Савицкий утверждает, что «Россия-Евразия есть «месторазвитие», «единое целое», «географический индивидуум», одновременно географический, этнический, хозяйственный, исторический и т.п. «ландшафт»[59]. При этом Россия-Евразия является интегрирующей  формой существования для многих других, более локальных, «месторазвитий».

Через понятие «месторазвитие» евразийцы уходили от позитивистской необходимости аналитически расщеплять исторические феномены, раскладывая их на механические системы применительно не только к природным, но и к культурным явлениям. Апелляция к «месторазвитию», к «географическому индивидууму» позволяла избежать слишком конкретных рецептов относительно национальных, расовых, религиозных, культурных, языковых, идеологических проблем. Интуитивно ощущаемое всеми жителями «географической оси истории» геополитическое единство обретало тем самым новый синтетический язык, не сводимый к неадекватным, фрагментарным, аналитическим концепциям западного рационализма. 

В этом также проявилась преемственность П.Н.Савицкого славянофильской интеллектуальной традиции холизма, всегда тяготевшей к осмыслению «цельности», «всего» (А.С. Хомяков), «соборности» (И.В.Кириевский), «всеединства» (В. Соловьев)[60] и т.д.  
 

К.А.Чхеидзе: «государства-материки»

Параллельно П.Н.Савицкому о геополитике и ее методах заговорил другой активный участник евразийского движения, офицер Дикой дивизии Константин Александрович Чхеидзе (1897-1974). К.А.Чхеидзе пишет отдельный программный текст, посвященный геополитике: «Из области русской геополитики»[61], где пытается сформулировать основные принципы этой дисциплины, применительно к историческим условиям России. К.А.Чхеидзе дает определение геополитике как дисциплине, которая имеет дело с исключительно конкретным материалом и занимается вопросами развития  государственных образований в связи с естественными, природными условиями их местонахождения. Согласно К.А.Чхеидзе, геополитика есть учение о жизни государственных образований в связи с их месторазвитием. Здесь мы видим стремление сочетать идеи Ф.Ратцеля, Р.Челлена и К. Хаусхофера с интуициями П.Н.Савицкого.

Как все классические геополитики, К.А.Чхеидзе пытается осмыслить связь истории с территорией, времени с пространством и приоритет отдает пространству и территории, которые несут в самих себе «события» как свое внутреннее содержание,открывающееся только в определенный момент истории.

В этой же работе К.А.Чхеидзе говорит о преобладании в геополитике России двух тенденций по одной и той же оси – «центр»-«периферия». В одну сторону идет центростремительная тенденция (русификация), в другую сторону то, что он называет «окраинизацией», то есть ослаблением централистского начала регионализмом вплоть до сецессии, автономизации и сепаратизма. Задача евразийской власти, по Чхеидзе, уравновесить эти тенденции, найти пропорцию, при которой стратегическое единство не будет конфликтовать концептуально со стремлением к утверждению окраинных идентичностей. Надо заметить, что геополитическая проблема, поставленная Чхеидзе, до сих пор остается наиболее актуальной, применительно к внутренней геополитике современной России: это поиск формулы, гармонично сочетающей русификацию и окраинизацию, то есть централизм и евразийское разнообразие этнических идентичностей. Показательно, что сам Чхеидзе, будучи этническим грузином и сторонником русской Империи, в своей личности воплощает оба начала, верность геополитическому единству и этническое своеобразие. Все это делает его политическое и интеллектуальное наследие тем более актуальным именно сегодня.

В тексте «Лига Наций и государства-материки»[62] К.А.Чхеидзе рассматривает другую фундаментальную проблему геополитики, которую он формулирует как «государство-материк». Государство-материк рождается, по Чхеидзе, через сложный цивилизационный процесс, в котором складывается духовное и материальное единство, которое он определяет как «общность судьбы». Об общности судьбы славянских и тюркских народов в свое время, задолго до появления евразийства, говорил видный деятель татарского просвещения Исмаил Гаспринский[63](1851-1914).

«Государство-материк» есть цивилизация, осознанная не только культурно, но и политически, социально, стратегически.Чхеидзе, в духе Хаусхофера, выделяет пять формирующихся на наших глазах государств-материков, соответствующих пан-проектам:

• пан-европейский,
• пан-американский,
• пан-азиатский,
• пан-исламистский,
• пан-евразийский миры.

Геополитические идеи К.А.Чхеидзе полностью гармонируют с евразийским и континенталистским геополитическим подходом и в этом смысле актуальны вплоть до сегодняшнего дня, занимая важное место в неоевразийском синтезе.

Г.В.Вернадский: Начертание русской истории

Среди участников евразийского движения особо выделяется крупнейший русский историк ХХ века, сын академика В.И. Вернадского (1863-1945) Г.В.Вернадский. Он эмигрировал из России в 1920 году. Оказался в Праге, потом в США. Стал профессором Йельского университета, читал курсы лекций в Гарвардском, Колумбийском, Чикагском университетах.

Г.В. Вернадский полностью принял евразийское мировоззрение и посвятил жизнь переосмыслению русской истории в евразийском ключе, результатом чего стал монументальный труд «История России» в 5-ти томах[64]. История России анализируется Вернадским через представление о России как о самостоятельной евразийской цивилизации, как о «цивилизации Суши», движущейся к своему пространственному и историческому апофеозу, состоящему в интеграции территорий Heartland'а. В своих работах Г.В. Вернадский основывается на геополитике и антропогеографии, но уже переосмысленных в сугубо русском, евразийском духе, что делает его труды уникальными.

Основные идеи своего туда Г.Вернадский высказал в ранней работе, которая может считаться кратким курсом всех его исторических представлений. Она носит название «Начертание русской истории»[65] и является обобщенной схемой геополитической интерпретации русской истории.

Книга начинается с вполне евразийского определения России-Евразии. «Под названием Евразии здесь имеется в виду не совокупность Европы и Азии, а именно Срединный Материк как особый географический и исторический мир. Этот мир должен быть отделяем как от Европы, так и от Азии. Географически этот мир может быть определен как система великих низменностей-равнин (беломорско-кавказской, западно-сибирской и туркестанской).[66]»

«Срединный Материк» -- это месторазвитие, особый концепт, с которым оперирует евразийская мысль. Он и является субъектом истории, действуя через культуру (народ, государство, общество) и через природу (географический ландшафт, климат, почвы) в уникальном и неразрывном единстве.

Русскую историю Г.В. Вернадский видит как сложный диалектический диалог двух частей «Срединного Материка» -- Леса и Степи. В древности восточные славяне, селившиеся вдоль рек северной Лесной зоны Среднерусской возвышенности, были периферией кочевых империй Степи. Можно сказать, что тогда преобладала Степь.

Создание Киевской государственности означало обретение Лесом самостоятельности и политическую организацию пространства Леса в автономную систему. При этом некоторые эпизоды древней истории Руси показывают, что и первые князья, объединив Лес, стали предпринимать походы на Степь с целью распространения на нее своего влияния. Таковы походы князя Олега Киевского и особенно Святослава, разгромившего Хазарский каганат и установившего власть над обширными прикаспийскими территориями и частью Северного Кавказа. Новые волны степных кочевников (половцев) отбросили русских назад в зоны Леса.

Монгольские завоевания означали триумф Степи, которая интегрировала в себя Лес. В улусе Джучиевом («Золотой орде») постепенно наметился синтез между Степью (монголы, тюрки) и Лесом (славяне, финно-угры).

В Московском царстве в XV веке Лес снова освобождается, интегрируется и постепенно начинает устанавливать свой контроль над Степью в пространстве бывшей «Золотой орды». С этого периода происходит синтез Леса и Степи, и Московское Царство, а позже Российская Империя наследуют и укрепляют синтез Леса и Степи, основывая особую цивилизацию, завершая то, что было предначертано в самой географии Евразии – ее континентальный масштаб «от моря до моря» (В.П.Семенов-Тян-Шанский).

Согласно Вернадскому, СССР с геополитической точки зрения является прямым наследником Российской Империи и очередной ступенью евразийской цивилизации (месторазвития) или «цивилизации Суши» к исполнению континентальной миссии.

Так между всеми этапами русской истории устанавливается смысловая и геополитическая преемственность, являющаяся выражением пространственной миссии той инстанции, которую П.Н. Савицкий назвал «географическим индивидуумом». Все поколения русских людей и других народов, входящих в обширную зону евразийской цивилизации, оказываются носителями «общей судьбы», состоящей в интеграции России-Евразии как государства-мира.

Лев Гумилев: этногенез и ландшафт

В полном согласии с евразийством были выстроены теории выдающегося русского историка Льва Гумилева (1912--1992), жившего в СССР в очень сложных условиях: он неоднократно подвергался репрессиям, а его самобытные евразийские идеи, слабо соответствовавшие официальной советской идеологии, был вынужден развивать и распространять почти «подпольно».

На Л. Гумилева евразийство оказало решающее мировоззренческие воздействие, и в течение всей жизни он сохранял ему верность: в своих последних интервью и текстах он открыто называл себя «последним евразийцем»[67].

Идеи Л.Н.Гумилева чрезвычайно разнообразны и широко известны, поэтому подробно останавливаться на них мы не будем. Важно лишь отметить, что в основе его представлений об «этногенезе» лежит сугубо евразийская концепция «месторазвития», предполагающая существование «географической личности» (П.Н.Савицкий). Сам Гумилев этот термин не использовал, но говорил о «вмещающем ландшафте», о неразрывном единстве человеческого общества (этноса) и пространства, в котором оно пребывает. Представление о живом и качественном пространстве предопределяет всю структуру работ Гумилева. Наиболее подробно совокупность его воззрений представлена в книге «Этногенез и биосфера земли»[68]. В ней Гумилев описывает исторические циклы появления, расцвета и исчезновения различных этносов и связывает этапы этих циклов с окружающей средой – климатом, изменениями в орошении, качестве почв и даже с фазами солнечной активности. Для Гумилева важно показать, что человек не является отстраненным субъектом, существующим по своей, независимой от природы, программе. Человек и общество суть части единого процесса жизни, где все строго взаимосвязано – культурное и природное, социальное и биологическое, интеллектуальное и телесное. Здесь Л. Гумилев строго следует за евразийским представлением о «парадигмальном пространстве», являющемся матрицей смыслов.

От евразийцев Л. Гумилев заимствует и глубокую симпатию к Турану и кочевым культурам Евразии, предопределяющую его «тюркофилию». Л.Гумилев посвятил истории кочевых и, в частности, тюркских этносов несколько объемных трудов, сделав открытыми и привлекательными такие страницы истории, о которых конвенциональная историография, пристально сконцентрированная на событиях европейских народов, и не подозревала. Именно с этим связано и переосмысление Л.Гумилевым эпохи «монгольских завоеваний», которые он отказывался называть «игом», полагая, что благодаря «Золотой орде» и социальным принципам «Ясы» Чингисхана великороссы усвоили традиции имперостроительства, сохранили православную идентичность и впоследствии построили мировую империю. Так же, как и первые евразийцы, Л. Гумилев жестко критиковал санкт-петербургский период русской истории, считая, что с этого момента русское общество раскололось на две составляющие, – прозападную элиту и замкнувшиеся сами на себя массы, -- каждая из которых постепенно выработала автономную культуру, диссонирующую друг с другом. Образованное сословие русского дворянства смотрело на Россию европейскими глазами и из-за этого не смогло понять логики собственной истории. Только отойдя на определенную дистанцию от Запада и глубже исследовав восточные влияния в русской истории, можно понять ее самобытную логику.

Л.Гумилев исходил из аксиомы ценности и величия самобытной русской культуры, был горячим русским патриотом и сторонником укрепления российской державы. При этом, как и евразийцы, он стоял по ту сторону «белых» и «красных», полагая, что рано или поздно любая власть осознает «пространственную судьбу» России и будет вынуждена укреплять континентальную евразийскую державу, какой бы идеологией она ни прикрывалась.

Так же, как и евразийцы, Гумилев придерживался циклического видения истории и отвергал идеи однонаправленного прогресса, считая, что все общества развиваются по-разному и находятся в разных моментах своего становления. Западную Европу Гумилев видел как заканчивающую свой цикл и клонящуюся к неумолимому закату, а России предрекал «золотую осень» эпохи расцвета культуры и искусств.

Л.Гумилев никогда напрямую не упоминал о «геополитике», и это неудивительно, так как он прожил всю жизнь в СССР, где сам этот термин рассматривался как «крамола». Поэтому в его работах прямых ссылок на геополитику и геостратегию нет. В то же время, будучи прекрасным знатоком евразийства, он внимательно изучал  «политическую географию» и «антропогеографию» Ф. Ратцеля  и «хорологию» А.Геттнера, влияние которых на его собственные теории бесспорно. Корректное и осторожное соотнесение идей и воззрений Л. Гумилева с областью геополитики, возможно, помогло бы понять часть его мировоззрения, которая в силу исторических условий осталась за кадром и не была внятно артикулирована им самим. Однако здесь надо поступать очень деликатно и не приписывать Гумилеву того, что он не думал, не писал и не говорил. Полезнее взвешенно соотнести его идеи с тем, что нам известно о евразийстве и  геополитике, и это безусловно обогатит наше представление и об идеях самого Гумилева, и о евразийстве и его внутренней логике, и о структуре геополитической науки и методологии.

* * *

На этом мы прервем рассмотрение тех направлений в русской мысли, которые могут с большей или меньшей степенью приближения быть отнесены к области геополитики, а обобщение относительно русской геополитической школы сделаем позже, после того, как рассмотрим основные теории второго направления в геополитике-2, «цивилизации Суши» -- германского и европейского.

---